Итак. Он вдовец. Чистый, честный и наивный. Где-то уже за границей среднего возраста. Они с женой всегда хотели детей, но идею свою так и не смогли осуществить. Не успели, не вышло, не было дано. Он берёт детей на усыновление, сначала мальчика, через какое-то время ещё и девочку. Но со временем понимает, что этим своим решением он всё равно не сможет преодолеть так и не умершую любовь к покойной жене. Наоборот, дети со своими проблемами отвлекают его от привычных, тихих, чувственных воспоминаний о проведённых вместе с женой днях счастливой бездетной жизни. И тогда он догадывается, что детей у них не было не случайно, а именно потому, что так или иначе сам он не способствовал их появлению на свет, бессознательно или умышленно — потерялось в памяти. И теперь, кроме зарождающегося раздражения, ничего не осталось. Во всём виноваты они, эти чужие дети, которые ничего не знают и не желают знать о чувствах приёмного отца к покойнице. И он им за это отомстит. Страшно отомстит. За то, что виной всему стали именно они. Медленно он теряет рассудок, но не настолько, чтобы не разработать и не приступить к осуществлению своего зловещего плана. Так распорядилась сама судьба. Поэтому всё так и будет. Мальчика он, само собой, сделает наркоманом, конченым человеком, а девочку, разумеется, совратит и выбросит на улицу, на панель, чтобы неповадно было обманом входить в чужую семью и пытаться занять в ней место любимой женщины. Дети ещё далеко не совершеннолетние, но он не намерен ждать той поры, пока они обретут самостоятельность и сумеют противостоять его родительскому замыслу. И замысел этот он посвящает ей, её светлой памяти и неизменно преследующему героя образу любимой мёртвой жены.

Первая совместная проба первой травки заканчивается полным успехом. Мальчик одобряет инициативу отца и быстро втягивается в процесс. Сам же процесс обещает скорое развитие в направлении усиления воздействия дурмана на молодой организм и предпочтение более действенных средств для перехода на ту сторону реки. Включая концентрированные синтетические образцы вожделений. Одно не учитывается автором этой замысловатой комбинации: он и сам, ещё активней приёмного сына, подсаживается на эти способы получения дополнительной жизненной подпитки. И ему это нравится. И тогда он добавляет дозу, не каждый раз уже вспоминая о сыне. Жизнь приобретает новый окрас, где уже далеко не с той остротой припоминаются прошлые цели и задачи. Если вообще вспоминаются. Но приходит время заняться девочкой. Кажется, её нужно было совратить. Да, именно так и было задумано. И он, зарядив себя дозой, совращает её, маленькую и хрупкую. Только странное дело, непохоже, что девочка его обладает всеми признаками девственности. Или это просто дурной туман? Но, так или иначе, дело сделано. Его лишь необходимо доделать, и тогда останется совсем немного — поведать покойнице о том, как он за неё отомстил. А покойница всё чаще и чаще преследует его и торопит. Сразу после того, как всё закончится, она спустится к нему с небес, и снова заживут они счастливо и бездетно, как было всегда в их жизни…

Однако схема рассыпается. Дети, которых он приговорил, давно догадались о планах отца и затеяли встречную, не менее зловещую игру. Тем более осуществить её не так уж и сложно. Во-первых, потому что особых нравственных страданий со стороны девочки быть не должно, поскольку она и так уже давно состоит с приёмным братом в интимных отношениях. Во-вторых, мальчик всё это время лишь умело подыгрывал отцу, создавая иллюзию того, что основательно подсел на дурман, а на деле оставил за собой лишь лёгкую травку, употреблять которую начал ещё задолго до плана отца. И в-третьих — завершая нашу историю — оба они, братик и сестричка, располагают безусловными фото-видео-аудио доказательными факта вовлечения их приёмным отцом в наркоманию и сожительство.

Вот так вот, господа присяжные заседатели! Но это, если дойдёт до суда и приговора. Впрочем, детям этого не нужно, как не нужны и опекуны. Куда как проще стать во главе нового семейного образования и под угрозой шантажа распоряжаться по собственному усмотрению условным попечительством приёмного наркомана-отца, полностью подавленного, деморализованного и окончательно подчинённого воле приёмных детей.

Всё! А тираж? Даже не скажу сразу, какой. Наверное, охрененный, как всегда! Подарок к полтиннику, читателю и себе. Ну, сами посудите, сюжет-то каков — от Шекспира до наших дней! И ничто не забыто, никто не забыт. Жизнь-смерть, любовь-ненависть, вера-предательство, дурь тяжелая — дурь лёгкая, и краем небеса зацеплены, чтобы всё по-честному. Ну и убойный финал, как без этого, плюс права на кино через телевизор, плюс творческая встреча на Эльбе! Эхма!

Но возвращаюсь к девочкам моим. Гелке в этом году в школу, значит, пора ей съезжать из ахабинского дома, где провела без малого пять лет, и перебираться сюда, на Фрунзенскую, под отцовское крыло. Да и Никуське самой тоже давно пора определяться, думать об учёбе, и так все сроки прошли, всё, наверное, забыла, чего знала. Пять лет белку нашу на природе пасла, воспитывала, поднимала, личной жизнью жертвовала. От няньки отказалась, сказала, и речи быть не может, папа, какой ещё там чужой человек в доме! Да ни боже мой! У нас что, мало своих? Да я всю жизнь, можно сказать, об этом мечтала, чтобы воспитывать родное дитя. Зато посмотри, что теперь имеем с тобой?

Смотреть и правда было на что. Как и иметь. Скуластое, узкоглазое, тонкогубое, с гладко натянутой бархатистой кожей цвета спелого персика, от которой дневной свет отражается, оставляя на лице после себя сияющие круглые медальки, обворожительное существо с мягким, покладистым, в старшую маму-сестру, характером, с призывно острыми балетными плечиками и по-детски костлявыми коленками, с тонюсенькими запястьями и точёными щиколотками, с мелко накрошенной сыпью трогательных веснушек вокруг носа и по рукам, с прямыми, один к одному, блестящими, вороньего колера, волосами, пахнущими ахабинским домом, Инкой и кокосовой стружкой, — дочь известного писателя Дмитрия Бурга, она же сестра Вероники и Джазира Раевских, она же в недавнем прошлом детдомовская «засранка» колымского разлива. То есть — тьфу! — калмыцкого. Короче, любимица и красавица, обмененная пять лет назад на чиновничью благосклонность в связи с широким обнародованием литературного и кинематографического произведения под одноименным названием «Стельки из Песца». Плюс немного денег.

Однако нужно отметить, несмотря на удовольствие быть рядом с детьми, и некоторое неудобство в связи с обратным переездом в Москву части семейства, которое я всё же теперь должен был испытать. Что и произошло, собственно говоря.

Таким образом, я плавно подхожу к теме о бабах. Это я о женщинах, не похожих на Инку. Так уж получилось, что подруг, подобных моей покойной жене, в этой жизни больше пока не обнаруживалось. Совсем. По крайней мере, по сегодняшний день, по две тысячи третий включительно. Стало быть, приходилось довольствоваться малым. Порой — совсем небольшим. Но в любом случае было довольно комфортно в смысле сексуального быта. Это я исключительно о себе. Джаз, всем сердцем прикипев к Ахабино, жил в режиме — здесь и там примерно поровну. Нужно было — мотался в школу из школы через загород. Там его всегда ждали наши девки, такие разные, но обе родные и свои. А также чудом неувядающая пальма в септике и ненавистная Нельсон. В последнее время ещё и растениеводческая лаборатория в гардеробной комнате, которую он обычно держал под ключом. При этом Никуськино любопытство отсекалось самым резким образом. А маленькой Гелке было всё равно, у неё там по-любому игрушек не было. Так и жили.

А мне в итоге, без ущемления чьих-либо интересов, доставалось на неделе дня четыре абсолютного раздолья личного предпринимательства в области свободы нравов. Немало, согласитесь. Однако эти четыре приходилось ещё дополнительно делить на два и два. Первые два добавлял к творческим рабочим числам, к «критическим писательским дням» — это когда автору нужно работать, чтобы было чего кушать. Оставшейся парой распоряжался уже по усмотрению сигналов из центральной нервной системы.

Вас не удивляет столь методологический подход к жизненному функционированию психопата? Меня и самого немало удивлял, но лишь до той поры, пока не столкнулся с криминальной заметкой о том, что наиболее изощрённые злодеяния, совершаемые истинными маньяками и профессиональными безумцами, по тщательности продумывания и скрупулёзности подготовки не уступают самым знаменитым и удачно совершённым преступлениям века. Как и с моими героями, кстати говоря, внезапно подумалось мне тогда. Изощрёнка практически всегда доведена до абсолюта. Ошибки, как правило, исключены, разве что за редким исключением, в силу отдельной самонадеянной уверенности. Что несвойственно лично мне, как автору, — пока я всё ещё про героя. А это, согласитесь, всё же вещи разные.