Дрожа всем телом, он присел на углу под стеной и зарыдал — о себе, о потерянных деньгах, о трех нищих у купальни Вифезда, о брате Иисусе, о больной раком блуднице, о всех бедняках мира, о матери с отцом, о своем детстве, когда праведность давалась так легко… Нельзя, чтобы все продолжалось так, как есть.

Успокоившись, он отправился на встречу с ангелом в дом к Каиафе. Его по-прежнему била дрожь.

Когда Христос явился, ангел уже ждал его во дворе. Их обоих тотчас же проводили к первосвященнику. Тот загодя отпустил своих помощников, говоря, что должен обдумать их слова, а ангела приветствовал как весьма уважаемого советника.

— Вот этот человек, — промолвил ангел, указывая на Христа.

— С вашей стороны очень любезно заглянуть ко мне. Не хотите ли подкрепиться?

Христос с ангелом отказались.

— Пожалуй, вы правы, — кивнул Каиафа. — Дело невеселое. Я не хочу знать твоего имени. Твой друг наверняка уже объяснил тебе, что нам требуется. Стража, которой приказано арестовать Иисуса, стянута отовсюду и не знает, как он выглядит; кто-то должен указать на него. Ты готов?

— Да, — ответил Христос. — Но зачем вам понадобилась лишняя стража?

— Велик разлад — я говорю со всей откровенностью — не только в нашем совете, но в народе в целом, и солдаты в стороне не остались. Те, кто видел и слышал Иисуса, возбуждены, беспокойны, неустойчивы; одни любят его, другие порицают. Мне пришлось выслать отряд, которому я вполне доверяю: уж эти-то не станут спорить промеж себя. Положение крайне щекотливое.

— А разве ты сам его не видел и не слышал? — спросил Христос.

— К сожалению, не довелось. Естественно, я выслушиваю подробные отчеты о его речах и деяниях. В более спокойные времена я с превеликим удовольствием повстречался бы с ним и обсудил обоюдно интересные вопросы. Однако мне необходимо поддерживать крайне зыбкое равновесие. Моя главная забота — не допустить разобщения среди верующих. Одни фракции хотят полностью отколоться и присоединиться к зилотам, другие требуют, чтобы я ни много ни мало объединил всех иудеев в открытом противостоянии римлянам, третьи настаивают, чтобы я поддерживал хорошие отношения с наместником, поскольку наш первейший долг — беречь мир и жизнь соплеменников. Мне необходимо выполнить как можно больше требований и при этом не настроить против себя тех, кто остался разочарован; но превыше всего — сохранять какое-никакое единство. Удержать равновесие непросто. Господь возложил это бремя на мои плечи, и я должен нести его — насколько достало сил.

— А что римляне сделают с Иисусом?

— Я… — Каиафа развел руками. — Что сделают, то сделают. В любом случае они очень скоро и сами его схватят. Еще одна из наших проблем: если духовные власти не примут мер, покажется, будто мы поддерживаем возмутителя спокойствия, а это поставит под удар всех иудеев. Я должен радеть о своем народе. Увы, наместник — человек жестокий. Если бы я только мог спасти Иисуса, если бы мог совершить чудо и в мгновение ока перенести его в Вавилон или Афины, я бы так и сделал, ни минуты не колеблясь. Но мы — в плену у обстоятельств. Ничем тут не могу помочь.

Христос склонил голову. Он видел, что Каиафа — человек достойный и честный и что положению его не позавидуешь.

Первосвященник отвернулся и взял небольшой кошель с деньгами.

— Позволь мне заплатить тебе за труды, — промолвил он.

А Христос вспомнил, что кошелек его украден и что он должен денег за снятую комнату. И в то же время ему было стыдно принимать деньги от Каиафы. Ангел, конечно же, заметил его колебания, и Христос повернулся объясниться:

— Мой кошелек…

Ангел понимающе поднял руку.

— Не надо ничего объяснять, — проговорил он. — Возьми деньги. Они предложены от чистого сердца.

Так что Христос взял кошель — и его снова затошнило.

Каиафа распрощался с обоими и вызвал к себе капитана стражи.

Весь вечер Иисус просидел за разговорами с учениками, а к полуночи сказал:

— Я выйду. Петр, Иаков, Иоанн, ступайте со мной; остальные оставайтесь здесь и поспите.

И оставили они остальных и зашагали к ближайшим воротам в городской стене.

И сказал Петр:

— Господин, будь осторожен нынче ночью. Ходит слух, будто храмовую стражу многократно усилили. А наместник только и ждет повода, чтобы принять решительные меры.

— Почему?

— Да вот из-за всего этого, — объяснил Иоанн, указывая на слова «ЦАРЬ ИИСУС», грязью намалеванные на ближайшей стене.

— Это ты написал? — спросил Иисус.

— Конечно, нет!