«Пишет, каждый день почти. — Отвечает Кира Николаевна. — Да мы по СКАЙПИ общаемся, удобно».

«Как он там устроился, в Германии-то?» — не успокаивается Зоя Дмитриевна.

«Очень, очень хорошо! — Кира Николаевна даже ручки потирает от удовольствия. — Работает, доволен. Знаете, у них ведь небольшая бригада, узкие специалисты. Вот мой Вовка по плитке у них… А друг его, Борька — малярные работы…»

— Отлично, — сдержанно прореагировала Юля, — весело у вас.

— Да, у нас весело, а ты отрываешься от коллектива! — сурово подытожил ИванИваныч и отсоединился внезапно.

Юля пожала плечами и шагнула обратно на веранду. Марго встретила ее бурно:

— Не торопятся они, понимаешь! — вскричала она, пиная перильца. — А это знаешь, почему? А это потому, что Юраня мой им рылом не вышел! Помнишь Юраню? — зачем-то уточнила она строго.

— Как не помнить, — успокоила ее Юля. — Великолепно помню.

— Где вот он только? — погрустнела Марго. — Несколько часов уже признаков жизни никаких не подает…

— Забавно, — подивилась Юля. — Может, в Саду? Дышит?

— Дышит, — горько усмехнулась Марго, пиная острой коленкой антикварный буфет из ореха, — скорее, глотает… Но ничего, — заверила она Юлю, — ничего, я его от этого дела быстро отучу… У меня личный метод… Не забалуешь.

— Да? — воспитанно отозвалась Юля, имея массу оснований сомневаться в возможности быстрого отучения Юрани от глотания. Пожалуй, она бы послушала про Маргошин метод: учитывая человеколюбие автора, он мог быть небезынтересным и доктору Менгеле, например.

Оживленно переговариваясь и глупо хихикая, на веранду вышли Лилька и Розка в непомерно длинных сарафанах, несколько однополых детей, и — замыкающим — великолепный Лукаш Казимирович в благородно поблескивающем чернильно-черном костюме. Запонки просверкнули некрупной шаровой молнией. Ботинки ярко отразили тухловатый электрический свет. Он взглянул на Юлю, и она с готовностью и наслаждением подожглась изнутри, снизу вверх, занялась, заискрилась.

— Продолжаем разговор, — сказала грубая Розка, подозрительно оглядывая искрящуюся Юлю. — Где жратва, я не поняла?

— Ты пошутила сейчас, Роззза? — вновь зашипела нервная Марго. — Это ты должна была подать барашка с фасолью, ссссессстренка…

Милое слово «сестренка» прозвучало в ее устах площадной бранью, каковой прославилась всеобщая матушка Розалия Антоновна, ах, генетика-генетика, пропрыгала легким шариком от пинг-понга неясная мысль в Юлиной напрочь влюбленной голове.

— Значит, подать? — с угрозой спросила Розка, явно подыскивая увесистый и удобный для метания в изящную сестрину голову, предмет.

Приятную беседу сестер прервала «англичанка» Ирина: сначала в дверях появился ее худощавый и обтянутый джинсами зад, похожий на два бобовых зернышка, потом выгнутая по-кошачьи спина, потом напряженные плечи, а потом Ирина развернулась и явила себя присутствующим целиком. Лицом она остро страдала, а на вытянутых руках держала гигантский чугунный казан, темно-зеленый и тяжелый, видимо.

Ирина любит одиночество, не показушное« надоели-все-нафиг-не-хочу-видеть» — в кругу семьи и внимательных друзей, а честное, настоящее Одиночество, со слоем серебристой пыли на столах, зеркалах и телевизоре, одним банным полотенцем в ванной комнате, скорее всего синим, и скучающей без собеседниц зубной щеткой. Она готова платить за него дорого, она и платит за него дорого. Ирина любит заваренный в чайничке на одну персону зеленый чай, третью чашку кофе с густой светло-коричневой пенкой, мерный гул включенного компьютера, свои мысли. Мыслей у Ирины много, она дрессирует их, как тигров, нет-нет, про воспитание тигров говорят — укрощение. Так что Ирина укрощает свои мысли, рассаживает их на полосатых тумбах в форме усеченного конуса вкруг по периметру затянутой красным арены, сама остается в центре, с шамбарьером в сильных и тонких руках.

Лилька сильно засуетилась, задвигала стульями, как бы расчищая Ирине дорогу к гигантскому овальному столу на массивной резной ножке, и несколько раз в волнении прошептала что-то, возможно, любимую неприличную поговорку. Ирина выронила посудину на белую скатерть, крышка подскочила упруго и с грохотом упала обратно. Ирина шумно выдохнула: «уфффф, устала!» — и потерла поясницу под забавной яркой-синей майкой с капюшоном, вроде бы такие майки называются «кенгурушками», хотя где у кенгуру капюшон?

Лилька собралась было высказывать благодарности за доставленную еду и извинения за причиненные неудобства, но тут в Саду послышался характерный шум. Марго насторожилась. Через тридцать секунд на веранду с третьего раза, со стонами и пространными, но малоразборчивыми ругательствами, взобрался Юраня. Он был восхитительно нетрезв, с широкой улыбкой идиота признал в невесте родную душу и сказал: «М-м-о-у-м-н».

Марго несильным ударом под ребра отправила его на удаленный стул, сопроводив ласковым напутствием: «Отдохнешь, пупсенок…»