За дубль я больше играть не стал. Перед сборами звонил Кузьме: «Мне в Мячково приезжать?» — «Как хочешь…»

Миша Гершкович единственный спросил: «Зачем ты уходишь, Анатольич?»

Мне приятно было, что именно он, игрок в расцвете лет, не понимает: почему я ухожу не доиграв.

Но больше мне уже нельзя было оставаться при таком положении.

Я тихо-спокойно, как мне кажется, ушел.

В мире футбола ничего не изменилось без меня. А столько мне всего разного в разные годы было говорено: какой я необыкновенный, как же будет без меня…

А вот так. Налег на учебу — стал ездить в Малаховку, в филиал Смоленского института физкультуры. Занимался так себе, вяло Раиса мне конспекты переписывала. В занятия я долго не мог втянуться, но ездил охотно — на людях легче было рассеяться, не брать в голову неприятное, грустное.

Хуже нет бывших игроков, появляющихся возле команды как бедные родственники. Хотя зачем уж их так ругать? В чем они виноваты? Привыкли, не могут без этого.

Но я ни в раздевалку на стадионе не заходил, ни в Мячково не приезжал. Жил я тогда уже не на Автозаводской, а возле Курского вокзала, так что свободно мог ни с кем из команды и не встречаться.

На стадион ходил редко, больше смотрел футбол по телевизору.

Как играло «Торпедо», мне не нравилось. Возможно, я и придирался. Но дела в команде шли действительно неважно. Руководил командой после большого перерыва Маслов, но и он теперь, по-моему, общего языка с игроками не находил. Подробностей я, однако, не знаю, никого не расспрашивал. Звонил мне иногда Миша Гершкович, но он уже был не в «Торпедо».

…Появился я в команде года через три. В другом уже настроении — с чем то смирившийся, о чем-то успевший передумать. Но в принципе, наверное, такой же, разве что постарше, поспокойнее…

Сначала меня пригласили к нашему руководству. Посоветоваться. Хотя, я думаю, и без моих советов решение бы приняли. Но приятно, что вспомнили. Тем более, как уже сказал, я в эти годы далеко стоял от команды.

Иванов в тот период работал начальником команды, но всем заправлял, конечно, Маслов в качестве старшего тренера. Теперь вот руководство приняло решение: «деда» заменить. Кем?

Меня, между прочим, тоже спросили кем? Сейчас точно не помню, какие были кандидатуры, кроме Кузьмы… Кажется, Марьенко Я высказался за Иванова — долго не раздумывал. Меня тогда спросили: а как насчет того, чтобы пойти к Иванову вторым тренером. Я опять же особенно не раздумывал — согласился.

Не знаю, может быть, Кузьме и обидным показалось, что у меня именно насчет его кандидатуры спрашивают. Но я ответил чистосердечно. И вторым тренером согласился быть, стараясь не думать о возможной нашей несовместимости. Все, я надеялся, может выйти неплохо. Иванов уже был старшим, есть опыт. А для второго и моего скромного опыта должно было хватить.

Начали мы совместную работу неплохо Дела в команде такими были плачевными, что не до наших самолюбий оказалось. Положение пришлось срочно выправлять. И пока выправляли, никаких между нами трений не существовало. Советовались, соглашались друг с другом.

И все-таки в тренерский состав «Торпедо» я не смог «вписаться» Чего я, возможно, недопонимал — не нашел устраивающую всех линию поведения.

К власти я не рвался — это могу сказать определенно. Но держаться подчеркнуто несамостоятельно как обычно и держатся вторые тренеры, я, наверное, не умел. И, по-моему, в нашем случае и не обязательно слишком уж поддерживать субординацию. Я не тот человек, который непременно хочет во все влезть и непременно настоять на своем влиянии. Но быть в полной зависимости от кого бы то ни было — тоже не по мне.

Мне хотелось быть полезным команде. А изображать из себя «дядьку», отвечающего за дисциплину молодых, как мне предлагалось, — не мое.

В общем, в тот раз тренерская моя деятельность сложилась неудачно, хотя в команде мне было работать интересно.

…Как мне хотелось пропустить эту главу. Но я рад теперь, что она есть — легче все-таки, когда о том, что мучило, тревожило, о чем неприятно было вспоминать, расскажешь откровенно…

Может быть, многим из нас просто не хватало терпения для настоящего интервью с ним — интервью не безучастно вялого, вроде бы и позабывшего подробности только что прошумевшей игры Стрельцова, а того именно Стрельцова, чьи шаги (не бег, не рывок, но шаги с домашней привычностью ориентировки) как бы неумолимо сомнамбулически вели к заминированным интригой участкам футбольного поля.

Медлительность на поле прощалась ему в большинстве случаев из-за доверия к непрерывности его игрового мышления.