– Ну, давай знакомиться, что ли! – весело сказал тот, что вернулся из обхода, и близко сунулся к Мане. Она подалась назад, стукнулась головой о стену, и он усмехнулся. – Тебя как звать-то?..

Маня смотрела в веселое чужое лицо, надвигавшееся на нее, и шевелила губами. Говорить она не могла.

– Немая, что ли?

– Да не-е! Говорливая, сам слышал. – Второй громко высморкался, поискал глазами и вытер пальцы о льняную занавесочку на двери в кабинет. – Слышь, ты! Чего молчишь?..

– Не пугай ее, Колян.

– Такая кого хочешь сама запугает! Она смелая! Смелая, а?!

В одну секунду, потеснив первого, он оказался рядом с Маней, выдохнул, молниеносно замахнулся, она отшатнулась, закрываясь руками, опять сильно стукнулась головой, но он не ударил – пошутил. И оба урода засмеялись, довольные.

У Мани по спине тек пот, попадал за ремень джинсов, и рубаха на спине вся взмокла.

– Ну чего? Хорошо сидим? Хорошо сидим, говорю!

– Не пугай ее, Колян. Толку не будет.

Тот вдруг обозлился.

– Да если бы не ты, паскуда, видал бы я суку эту в гробу! Все из-за тебя, урода!..

Маня поудобнее перехватила левую руку, которая все наливалась болью. Ей было так страшно, что она почти не могла дышать.

– Значит, так, – сказал тот, кого звали Коляном, подвигал носом, харкнул и плюнул на Манины ботинки. Она скосила глаза, чтоб не смотреть в его лицо. – Значит, заинька, ты сама нам сейчас все отдаешь, и мы уходим по-тихому. Ну, а если не отдаешь!..

Он разогнулся, помахал руками в разные стороны, как бы приготовляясь делать гимнастические упражнения, по-хозяйски огляделся, ни с того ни с сего пнул Манины ноги так, что она от неожиданности завалилась на спину.

– Костыли прибери, сучка!

И зашел в кабинет.

– Что тут есть-то хоть у тебя? Добра навалом! Навалом, говорю, добра нажила!.. Небось бабло по углам несчитаное распихано! Ничего, все найдем, чего сама не отдашь! А ты ведь все отдашь, заинька?

Примерившись, он взял со стола прадедушкину лампу с молочным абажуром, дернув, вырвал из розетки перевитый шнур, деловито оглядел со всех сторон и спросил весело:

– Ну что? Об башку твою разбить, чтоб в следующий раз было неповадно? Или… – Он огляделся и шарахнул лампой о каменный подоконник.

Молочный абажур брызнул в разные стороны, но половина его почему-то уцелела на металлическом круге, и Колян засмеялся от удовольствия.

– Ну, значит, и на башку осталось!

Он опять стремительно приблизился, тот, что был рядом с Маней, посторонился, как человек, который пропускает другого в автобусе, и половиной лампы ударил Маню Поливанову по голове.

Посыпались мелкие белые стеклышки. Они сыпались Мане на пальто, и ей казалось, что они не сыплются, а текут, как ручейки.

Она почему-то не умерла на месте, даже сознания не потеряла.

Она только смотрела, как по ее темному пальто льются мелкие белые осколки. Голове стало холодно и больно.

Лампу жалко, подумала она. Как же я теперь буду работать без лампы?..

– Колян, чего ты шумишь?!

– Да не, тут стены толстые!

– Смотри, а то она говорить не сможет!..

– Заставим!

Крошки стекла попали ей на губы и, должно быть, в рот, потому что Маня закашлялась и кашляла до тех пор, пока кто-то из них не ударил ее по спине. Она ткнулась носом в колени.

– Ну, начинаем разговор, – деловито сказал Колян и присел перед ней на корточки. – Сама отдашь или как?

– Чего отдавать-то? – прокашляла Маня.

В горле жгло так, что из глаз полились слезы. Она кое-как утерла их той рукой, что еще шевелилась. Она никак не могла вспомнить, левая это или правая, а ей казалось очень важным вспомнить.

– А чего тебе в той богадельне дали! Оно все равно не твое! Отдашь, и мы уйдем. Тихо-спокойно. Не отдашь, – улыбчивый Колян потрепал ее по щеке, – я тебе кишки на шею намотаю и за них повешу, а все равно найду.

– Лучше отдай, – посоветовал второй.

Он был не такой улыбчивый, как Колян, и Мане вдруг показалось, что она его где-то видела.

– Я отдам, – хрипло пообещала Маня Поливанова, бывшая писательница Покровская. – Только я не знаю что.

– А то, сука, что тебе Серый в карман сунул!