Шрифт:
— Юля, — спокойно произнесла Лора, — если ты сейчас так здорово беседовала со мной, то я ничего не поняла. Если с кем-то другим, то его тут все равно нет и тебя не услышали. Ну а если сама с собой — то, пожалуй, лучше разговаривать про себя, внутренним голосом.
— Да, действительно, это — лучше, — согласилась Юля, выходя из ординаторской, — спасибо, Лор, большущее, я тебе еще позвоню…
— В колокол, — меланхолично добавила Лорка.
С уходом подруги ей стало скучно. Душа требовала ярких событий, интересных происшествий — и уж никак не околотехнично оборудованных реанимационных коек скучных пациентов-бедолаг. Лора вытянула вперед для рассмотрения свою левую блескучую ногу. Подвигала ей. Созерцание собственных безупречных конечностей всегда ее немного успокаивало.
Русскоговорящий читатель еще встретится с красавицей Лорой и далее, правда, ненадолго.
Но скоро.
Bis dat qui cito dat. [21]
Из дневника мертвой девочки
Абсолютно ничего не понимаю, брат наотрез отказывается переезжать в квадратную угловую комнату, уже оплаченную мною на месяц вперед, согласно устному договору с приятной молодой женщиной. Односложно отвечает, что предпочитает оставаться в общежитии.
Мы всегда представляли с братом отдельный социум, непроницаемый для других, и я не могу вместить в свою голову мысль, что сейчас это не так, что ему важны какие-то люди еще. Рисую себе страшные картины, потому что если, потому что если… Такие мысли вымораживают меня, я умираю по частям. Начинаю с кончиков пальцев, приятно немеют, руки-ноги, колени-бедра, на ресницах слезы превращаются в лед, в снег, в синий-синий иней…
Так, хватит, это неконструктивно.
Надо перестать играть в Умную Эльзу, залившуюся однажды горькими слезами:« Вот женится на мне Ханс, родится у нас ребенок, подрастет он немного, и пошлем мы его однажды в погреб за пивом, а как он в погреб спустится, мотыга вдруг упадет ему на голову и убьет его, бедненького!»
Пусть все складывается пока неудачно, но я скоро развяжусь уже с этим неприятным, докучным делом и вплотную займусь братом. Я не допускаю мысли, что могу ошибаться относительно него.
Я знаю, что ему нужна моя помощь. Плачу, откуда-то взялось много слез.
Ф. пытается что-то сказать, утешить? резко и даже грубо отталкиваю его, зачем мне его слова. Его утешения.
Плачу, остановиться не могу.
21
Кто скоро даст, тот дважды даст ( лат.).
Витечка стоит на пустой и темной Набережной, не сезон, еще высокая черная вода плещется у самых гранитных плит, черные воды Стикса, лодочник Харон, сколько там стоила переправа, полпенса?
Еще не открыты прибрежные кафе, еще столики не выдвинуты к самой кромке воды, чтобы быть ближе к танцующей на волнах солнечной дорожке.
Еще не приезжают сюда культурно отдохнуть «нормальные пацаны» из пролетарских районов с пятилитровыми баклажками пива, их боевые подруги с кряжистыми ногами под короткими джинсовыми юбками.
Еще не встречаются здесь, у чугунной извитой ограды друг с другом красивые дамы с гладкими прическами, спокойными голосами, не выпивают свои клубничные «дайкири» или иные коктейли по выбору, не разговаривают о сочинениях Оскара Уайльда, молодой спарже, серийных убийствах и ценах на нефть.
Весенний ветер приятно хладит разгоряченное Витечкино лицо, навязчиво пахнет какой-то хищной молодой зеленью и тихо, очень тихо.
Детская площадка пуста, мелкие орущие человечки в сопровождении скучающих взрослых бывают здесь днем. Рисуют смешные рисунки на асфальте, катают яркие машинки и игрушечные коляски с резиновыми младенцами.
А сейчас ночь — Витечка смотрит на часы, часы — тоже статусная вещь, Patek Philippe. Да, ночь.
Лидия уже дома, наполняет тонкостенный бокал сухим вином насыщенного рубинового цвета, аккуратно промакивает полотняной салфеткой края, подносит к губам, отпивает маленькими глотками, будто откусывает шоколадную конфету. Дикобраз сейчас недоступен как абонент, как муж он недоступен уже давно. Лидия допивает вино залпом и тянется ухоженной рукой к бутылке еще.
Телефон в кармане содрогается и издает звуки.
Витечка вовсе не удивлен звонку с легко запоминающегося номера — молярный объем любого газа при нормальных условиях. Он даже рад. Не в его правилах откладывать выполнение решения, и страусиная политика — тоже не в его правилах.
Сейчас поедет, только сделает то, для чего, собственно, и стоит здесь, на пустой и темной Набережной.
Витечка подходит к парапету вплотную, плещется черная вода, приятный, успокаивающий звук, он спокоен и так. Достает альтернативный телефон.
Бросает вниз.
Концы в воду.
от кого: twins@yandex.ru
кому: watchmaker@mail.ru
тема: Новейшие мантры
Помнишь, мон амур, ты рассказывал, что в школьном детстве зачитывался Алексиным? В какой-то из его повестей, вот и вспомнил, «Дневник жениха», главная героиня постоянно успокаивающе повторяет, к месту и не к месту: «Никакого трагизма! Никакого трагизма».
С некоторых пор это и моя мантра. Никакого трагизма, говорю я себе, представляя тебя на этом жутком космическом ложе, опутанного трубками, датчиками, проводами или что там еще такое есть, черт-те что, твою кровь очищает один сложный агрегат, твоими легкими прикидывается второй, не менее сложный, а ты где-то в другом месте, вне сознания… В областях иных потребностей. И где же ты, где, скажите мне кто-нибудь, намекните хоть, я тоже буду там, скоро.
Никакого трагизма, говорю я себе, чтобы не разбить свое самодовольное лицо идиота об угол нового письменного стола, превосходный стол, здесь было бы удобно разбить лицо, я примеривался.
Виноват-то я. «Даниэль», тварь зеленую, надо было выхлебать мне.
Несколько раз, задавая себе по кругу один и тот же вопрос: что помешало мне, полному придурку, выжрать его в одно придурочное рыло? Трогательная забота о печени, особенно о левой ее доле? Или меня беспокоила более правая доля?