К моему удивлению, нас никто не встречал, но, когда мы поднялись по ступенькам, широкая дубовая дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы мы могли протиснуться в большой полутемный холл, после чего захлопнулась с ужасающим грохотом, отрезав нас от мира и будто поставив точку в нашей прошлой жизни.

Я невольно вздрогнул, да и Каррингтону, похоже, стало не по себе.

— Доброе утро, господа, — услышал я и, обернувшись на голос, увидел стоявшего у окна доктора Берринсона. Мне пришло в голову, что, несмотря на хилое сложение и вялую позу, я бы не хотел встретиться с доктором на боксерском ринге: было в его фигуре что-то загадочное, заставлявшее предположить, что, оказавшись в критической ситуации, человек этот мгновенно преобразуется, собирает всю свою огромную внутреннюю энергию и действительно способен не только скрутить разбушевавшегося психопата — для этого достаточно физической силы, — но и одолеть в научном споре любого, сколь угодно эрудированного оппонента. Не знаю, почему я так решил, это было интуитивное представление о человеке, которого я никогда прежде не видел.

— Доброе утро, доктор, — почтительно произнес Каррингтон, и я подумал, что бывший полицейский испытывает точно такие же чувства подчиненности внутренней силе этого незаурядного человека. — Позвольте вас познакомить: сэр Артур Конан Дойл, о котором…

— Очень приятно, сэр Артур, — не дослушав, доктор протянул мне руку. Пожатие его, как я и ожидал, оказалось крепким и долгим. — Я читал все ваши произведения и особенно благодарен за профессора Челленджера, который в молодости был для меня образцом истинного ученого.

— В молодости? — я не мог удержаться от вопроса. — Значит, в более зрелом возрасте…

— Я изменил свое мнение, — кивнул доктор, но не стал продолжать разговор на заинтересовавшую меня тему.

— К сожалению, — сказал он, — утром у нас случилось неприятное происшествие — по вашей части, старший инспектор.

— Я уже несколько месяцев…

— Да, я знаю, но для меня вы все равно тот старший инспектор Скотланд-Ярда, который одиннадцать раз обращался ко мне за психиатрической экспертизой. Бывших инспекторов не бывает, как не бывает бывших врачей и бывших королей. Прошу пройти за мной, господа, я все вам расскажу по дороге.

Переглянувшись, мы с Каррингтоном последовали за доктором в западное крыло здания — сюда вел длинный коридор с окнами, выходившими в сторону больничного сада, который не был виден с подъездной дороги. За садом начинался лес, и трудно было понять, где находилась граница между дикой природой и созданным человеком оазисом — то ли там вообще не было забора, что представлялось мне маловероятным, то ли забор состоял из тонких прутьев, не видимых с относительно большого расстояния. В саду, рядом с сараем, где, скорее всего, хранились сельскохозяйственные принадлежности, стояла группа людей, среди которых было несколько полицейских в форме и два санитара с белых халатах. Я решил было, что именно гам произошло упомянутое доктором происшествие, но он повернул в другой коридор, короткий, с дверью, расположенной в торце — в эту дверь мы и вошли, оказавшись в небольшой палате, где стояли металлическая кровать, прикроватная тумбочка, низкий столик, на котором я увидел большое красное яблоко и раскрытую Библию, два стула с высокими спинками и узкий платяной шкаф — также раскрытый настежь — с висевшей на плечиках мужской одеждой: брюками, двумя рубашками (белой и серой в темную полоску) и длинным (наверняка до пола) больничным халатом неопределенного цвета. Единственное окно, забранное мелкой решеткой, выходило не во двор, а в сторону дороги, по которой мы приехали.

В палате никого не было.

— Это палата Нордхилла, — пояснил доктор Берринсон. — Сейчас его сюда приведут, и вы, господа, сможете задать свои вопросы. Прошу, господа, садитесь, а я постою, точнее — буду ходить, так мне легче разговаривать.

Мы с Каррингтоном уселись на стулья, я достал было трубку, но, подумав, что в больнице курение может быть запрещено, сунул ее обратно в карман. Доктор Берринсон, заметив мой жест, нахмурился, но ничего не сказал, и я понял, что на некоторое время мне придется воздержаться от вредной привычки, хотя без трубки во рту я чувствовал определенную неполноценность и не мог следить за словами врача с тем вниманием, которого они, безусловно, заслуживали.

— Итак, господа, — доктор действительно начал ходить по комнате от окна к двери и обратно, так что нам с Каррингтоном приходилось все время поворачиваться в его сторону, — в семь утра я услышал ужасный крик, доносившийся из женской половины. К вашему сведению, больница разделена на три части — это, как вы видели, длинное здание, построенное во времена Георга VII, в центральной части расположены кабинеты врачей, процедурные комнаты и хозяйственные службы, в том числе кухня, в правой части — палаты для женщин-пациенток, а в левой, где мы с вами находимся, — мужские палаты. Обычно я ночую дома, в Туайфорде, но нынешнюю ночь провел в больнице, поскольку до позднего вечера пришлось заниматься больной женщиной, у которой случился сильнейший истерический припадок. Моя комната находится напротив холла, в самом центре здания. Я уже встал и почти оделся, когда крик заставил меня выбежать в коридор, где я нос к носу столкнулся с одним из ночных санитаров, который тоже слышал крик и бежал в женскую половину. Поскольку крики не прекращались, мы быстро нашли их источник — в палате, где жила Эмилия Кларсон, стояла и кричала Марта, сестра милосердия, а сама Эмилия лежала у кровати на полу в странной позе, невозможной для живого человека. На голове ее была страшная рана, на волосах запеклась кровь… Я приказал Марте замолчать и выйти из комнаты, ни до чего не дотрагиваясь.

Знакомству с вами, старший инспектор, — продолжал доктор Берринсон, — я обязан определенными познаниями в методах расследования, и потому вытолкал санитара из комнаты и вышел сам, запер дверь и ключ положил в карман, вернулся в свой кабинет и позвонил в полицию.

— Дверь в комнату Эмилии была открыта, когда сестра пришла наводить порядок? — спросил Каррингтон, прервав монолог доктора.

— Вот именно! — воскликнул Берринсон. — Закрыта! Заперта на ключ! Это не показалось Марте странным — некоторым пациентам разрешено запираться на ночь, но мы требуем, чтобы они не оставляли ключа в замочной скважине. Марта отперла дверь — у сестер есть ключи от всех палат, — вошла… Тогда я и услышал первый крик.

— Окно? — спросил Каррингтон. — Есть ли в палате — окно и было ли оно закрыто?

— Закрыто и заперто на задвижку, — ответил врач. — К тому же на окнах у нас крепкие решетки, проникнуть в палату со стороны сада никто не мог, уверяю вас.

— Значит, убийство совершил тот, у кого мог быть ключ, верно? — сказал бывший полицейский, похоже, уже начавший выстраивать линию расследования.

— Ключ — кроме самой Эмилии, естественно, — есть только у меня, дежурной сестры и еще один висит на щите в подвале, но сам подвал был заперт на ночь, а ключ от подвала вообще имеется в единственном экземпляре, находящемся у кастеляна Джо, ночевавшего в своем доме в Туайфорде.