Шрифт:
— Позови их.
— Но тогда ты должен позвать свою свиту.
У меня нет свиты, хотел я ответить, но вспомнил о том, что рассказал мне Мавентер, и сказал:
— Думаю, я тоже смогу их позвать, думаю, что да.
— У тебя ведь есть книжка?
— Да, — сказал я, надеясь, что, хотя большинство людей находит странным, когда кто-то читает стихи, она, может быть, не будет над этим смеяться; и я протянул ей маленькую книжечку, в которую переписывал понравившиеся мне стихи и которую всегда носил с собой.
— Прекрасно, — кивнула она, — в точности, как моя, высочайшей пробы, un tr`es noble cort`ege. У тебя есть расческа?
Я дал ей свою расческу, она причесалась, привела в порядок одежду и велела мне сделать то же самое.
— Почему? — спросил я; она не ответила, но спросила, где мы находимся.
— В лодке, — ответил я, — в Найхавне, в Копенгагене.
— Да, — сказала она, словно считала это невероятно важным. — Мы привели в порядок волосы, теперь, я думаю, мы можем начать. — И она поставила пластинку, Cort`ege из «Сонаты» Доминико Скарлатти, и тотчас со стороны Хавнгаде показались три удивительных лодки, украшенные астрами и зеленью; в первой, раскрашенной в осенние цвета, сидел совершенно неподвижный камерный оркестр — чуть колыхались в воздухе серебяные нити париков и края жабо, в остальном же они сидели как нарисованные, пока клавесин исполнял Cort`ege.
— Это сам Скарлатти, — шепнула она, и я вспомнил, что этот композитор был как-то раз с визитом в доме дядюшки Александра и я был представлен ему, хотя его самого так и не увидел.
— Там и другие есть? — спросил я, но там были только те композиторы, чьи пластинки у нее были.
— Тот, с рыжими волосами, сзади — Вивальди, — показала она, и я заметил, что она чуть покраснела, а он словно поклонился, когда она ткнула в него пальцем.
Лодки проплыли мимо нас.
— Если заглянешь в свою книжечку, узнаешь их, — сказала она. — Погляди-ка! — И она положила книжечку себе на колени. Я видел людей в лодке, они тихонько переговаривались; некоторые были одеты в костюмы минувших эпох и совершенно не помнили о том, что давно состарились и ушли; впрочем, печать старообразности лежала на их лицах.
— Вон Поль Элюар. — Она толкнула меня, и я увидел и прошептал:
— Зачем он здесь?
Она ткнула пальцем в книжечку, и, пока ветер не перевернул страницу, я успел прочесть строки:
Avec tex yeux, je change comme avec les lunes.и
Pourquoi suis-je si belle? Parce que mon maotre me lave. [51]Он пожал нам руки, присел рядом и заговорил с нами — и еще не наступил вечер, а я успел поговорить со многими и представил ей людей из моей свиты, таких, как Каммингс, [52] потому что он написал:
somewhere I never traveled, gladly beyond any experience, your eyes have their silence… [53] —51
(Из сборника стихотворений Поля Элюара «Град скорби».)
52
Е.Е. Каммингс(1894–1962) — американский поэт.
53
заканчивалось это стихотворение так:
the voice of your eyes is deeper than all roses, nobody, not even the rain, has such small hands. [54]Да, там было множество имен, от моего Бесьера из Испании, «yo de ternura guardo un tresoro», [55] и до ее «mas non sai quoras la veyrai, car trop son notras terras lonh». [56] С человеком, который это написал, она говорила на языке той деревни, где я жил в гостинице «У Сильвестра», и по одежде было понятно, что это трубадур. То был Джауфре Рюдел, и с ним — Арнаут Даниэль [57] и Бернарт де Вентадур. [58]
54
55
Изнывая от нежности, я охраняю свой клад (исп.).
56
Не знаю, когда ее увижу, земля наша так велика… — Строка из песни Джауфре Рюдела (1125–1148), правителя Блайи, который влюбился в графиню Трипольскую, сочинил шесть песен, обращенных к ней, и умер, достигнув Триполи, у нее на руках.
57
Арнаут Даниэль(1180–1203?) — дворянин, родился в Перигорде, песни посвящал некой гасконской даме. Данте, обессмертивший его имя в «Божественной комедии», назвал Даниэля «главой трубадуров».
58
Бернарт де Вентадур(вторая половина XII в.) — сын пекаря в замке Вентадур, подвергся заключению в замковой тюрьме за любовь к молодой жене своего сеньора и покровителя.
Это была волшебная ночь, город затих у нас за спиной, а когда оркестр замолкал, вступали люди с лодок, подковой расположившихся на воде вокруг нашей маленькой лодочки, и на фоне тихой музыки звучали слова Ханса Лодайзена: [59]
…живу посторонним в чужом доме, мы видимся лишь иногда с тобою, а сплю я один в пустой постели, но мы вместе навеки на самом деле.А после появился сам Пал ван Остайен [60] со своим Арлекином в костюме, зеленом, как вода, и Коломбиной в поношенном розовом платье, в котором она танцевала польку.
59
Ханс Лодайзен(1924–1950) — нидерландский поэт, знаковая фигура для поколения Нотебоома.
60
Пал ван Остайен(1896–1928) — известный голландский поэт.
Они провели с нами всю ночь, составляя двор в Найхавне, а когда настало утро и город начал пробуждаться, лодки уплыли прочь, а мы пошли вдоль воды назад, к людям.
И все-таки прежде, чем я сказал, что люблю ее, прошла целая неделя, и я видел, как ведет она себя под дождем и солнцем, принесенными разными морскими ветрами, и как она тихонько говорит со мною, когда нам не спится в холодные предрассветные часы. По ночам, на дорогах Швеции, в жарко натопленной кабине, она засыпала на моем плече, и мы знали друг о друге все, потому что подходили друг другу; мы вместе покинули Эльсинор, оставив за спиною замок Гамлета, мы ночевали в лесах возле Фарнамейра, где ночи таинственны, как в древности, и прятались от гнева Локи среди причудливых, зловещих теней.