— Так не годится, Эмили. Решительно не годится. Ты должна рассказать мне все, иначе нашей с тобой дружбе конец. Такие вот дела.

— Как я могу рассказать тебе все, если мне нечего рассказать?

Мисс Картерет стояла у окна, с перекинутым через руку плащом, с растрепанными волосами, приведенными в беспорядок ветром, что по-прежнему завывал снаружи. Расстроенная и рассерженная поворотом событий, обиженная на отца, она была не расположена к примирению.

— Нечего рассказать! Ты уверена? Прекрасно. Значит, так. Ты прекратишь всякое общение с этим господином — слышишь меня? Разумеется, мы должны соблюдать светские приличия в отношениях с нашими соседями — но не более того. Надеюсь, я ясно выразился?

— Нет, сэр, не ясно. — Она уже не сдерживала негодования. — Позвольте спросить, о ком вы говорите?

— О мистере Фебе Даунте, конечно же.

— Но это нелепо! Я знаю мистера Феба Даунта с шести лет, а его отец — один из самых дорогих и преданных твоих друзей. Я знаю, что ты держишься о Фебе не столь высокого мнения, как все остальные, но, честное слово, меня изумляет, что ты настроен к нему столь враждебно.

— Но я видел за обедом. Он наклонился к тебе самым что ни на есть… — Мистер Картерет сделал паузу. — Самым что ни на есть интимным образом. Ага! Ты молчишь! Впрочем, зачем тебе пускаться в объяснения? Своим оскорбленным молчанием ты пытаешься отвести мне глаза.

— Он наклонился ко мне?Ты в этом меня обвиняешь?

— Значит, ты отрицаешь, что тайно поощряла его… его ухаживания?

Мистер Картерет засунул руки в карманы и покачивался на пятках, всем своим видом словно говоря: «Ну давай! Скажи мне, что я заблуждаюсь, коли можешь!»

Но мисс Картерет так и сказала — причем с холодной яростью в голосе, хотя и отвернув лицо в сторону.

— Не понимаю, почему ты так обращаешься со мной, — продолжала она, сердито бросая плащ на кровать. — Мне кажется, я всегда уважала твои желания. Я уже достигла совершеннолетия, и ты прекрасно знаешь, что я могу хоть завтра покинуть твой дом и выйти замуж за кого пожелаю.

— Только не за него, только не за него! — почти простонал мистер Картерет, ероша волосы пятерней.

— Почему не за него, если мне так угодно?

— Еще раз прошу тебя: суди о нем по компании, с которой он водится.

Мисс Картерет вопросительно уставилась на отца — не пояснит ли он наконец свой загадочный призыв. Тут в дверь постучали, и вошла Лиззи Брайн.

— Что-нибудь стряслось, мисс?

Она посмотрела на госпожу, потом на мистера Картерета — они двое так и стояли молча друг против друга. Разумеется, горничная слышала грохот захлопнутой двери и раздраженные голоса. Собственно говоря, она с минуту подслушивала в коридоре, прежде чем дать знать о своем присутствии. И не одна она: домоправительница Сюзан Роуторн, по обыкновению ревностно исполнявшая свои обязанности, уже нашла неотложный повод взбежать по лестнице со всей скоростью, какую ей позволяли развить короткие ноги, и зайти по важной надобности в комнату, соседнюю со спальней мисс Картерет. Там имелась смежная дверь, к замочной скважине которой миссис Роуторн сочла нужным припасть глазом — несомненно, по веским причинам, имеющим прямое отношение к управлению домашним хозяйством.

— Нет, Лиззи, ничего не стряслось, — ответила мисс Картерет. — Ты мне сегодня больше не понадобишься. Можешь идти домой. Но завтра приди с утра пораньше.

Лиззи сделала книксен и вышла, медленно затворив дверь за собой. Но она не отправилась домой тотчас же, а на цыпочках проследовала в соседнюю комнату, чтобы присоединиться к подглядывающей в замочную скважину миссис Роуторн — последняя быстро оглянулась и прижала палец к губам при ее появлении.

Снова оставшись наедине (как они полагали), отец и дочь с минуту стояли в неловком молчании. Первой заговорила мисс Картерет:

— Отец, если ты любишь меня, будь со мной откровенен. Кто из знакомых мистера Феба Даунта вызывает у тебя столь сильное отвращение? Ты ведь не мистера Петтингейла имеешь в виду?

— Нет, не мистера Петтингейла. Хотя я не знаю этого джентльмена, у меня нет оснований думать о нем дурно.

— Тогда о ком ты говоришь?

— О другом… субъекте. Гнуснее и подлее которого я в жизни не встречал. И он называет себя приятелем мистера Феба Даунта! Представляешь! Этот самодовольный негодяй, этот… этот Молох в человеческом обличье приезжает в Эвенвуд в обществе мистера Даунта. Нет, ну что ты на это скажешь?

— Что я могу сказать? — Мисс Картерет, уже овладевшая собой, стояла у зашторенного окна в своей характерной позе: руки скрещены на груди, подбородок вскинут, голова чуть наклонена вбок, лицо лишено всякого выражения. — Я не знаю описанного тобой господина. Но если он действительно знакомый мистера Феба Даунта, что ж, это дело мистера Даунта, но никак не наше. Видимо, у него есть веские причины, вынуждающие к общению — возможно, временному — с человеком, о котором ты говоришь. Ты должен понимать: это не нашего ума дело. Что же касается до самого мистера Даунта, клянусь памятью моей любимой матушки, перед Богом клянусь, что у меня нет ни малейших оснований корить себя за небрежение дочерним долгом перед отцом.

Хотя она не сказала ничего особенного, ее невозмутимый вид и решительный тон, похоже, подействовали на мистера Картерета успокоительно — он перестал поминутно сдергивать с носа и нервно протирать очки и теперь убрал платок обратно в карман.

— Так, значит, я действительно не прав, дорогая? — тихо, почти жалобно спросил он.

— Не прав, отец?

— Не прав, подозревая тебя в тайной сердечной приязни к мистеру Фебу Даунту?

— Милый папа… — Мисс Картерет шагнула вперед и ласково взяла отца за руку. — Я отношусь к нему как относилась всегда. Он наш сосед и мой друг детства. Вот и все. А если ты требуешь от меня полной откровенности, я скажу, что мистер Даунт мне не нравится, но я всегда буду держаться с ним учтиво, из уважения к его отцу. Коли ты принял мою учтивость за нежные чувства, мне, право, очень жаль, но моей вины здесь нет.