Шрифт:
Готское (вернее — германское) культурное влияние на славян относится к наименее разработанным темам из древней истории. Коснемся здесь возможного отражения ее в «Слове о полку Игореве». Но начнем все-таки с рассказа Иордана.
Продолжай, по собственным словам, «сплетать историю происхождения готов» (ср. «свивая… славы» нашего памятника), Иордан пишет о короле Амале Винитарии: «он двинул войско в пределы антов… и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных». Как и в случае с «росомонами», есть все основания подозревать автора в недопонимании источников и в неуклюжих попытках «рационально» объяснить недопонятое; не забудем, что Иордан замыкал информационную цепочку «устный эпос — Аблабий — Кассиодор».
Кажется немного странным, что имя Винитарий — Vuinitharius — означает «воина венетов», по этой причине некоторые ученые, дабы соблюсти «логичность» (т. е. вполне в духе Иордана), предпочитали толковать его как «Победителя»/«Потрошителя» венетов. Но и с «антами» дело обстоит не так просто. Анты, современники Иордана (VI в.), — это уже славяне, точнее, славянизированные потомки так называемой черняховской культуры, последняя же — изначально скифо-сарматская с сильным наслоением пшеворской и вельбарской археологических культур, в которых значительная военно-организационная составляющая принадлежала германцам. Большинство исследователей сходится во мнении, что этимология «антов» иранская и означает «окраинные, пограничные жители» (равнозначно «украинцам», прус, «галиндам» и герм, «маркоманнам»), но это сегодняшнее понимание, а в ту эпоху, у бесписьменных народов, имена играли не только формальную этноопределяющую роль.
Прославившиеся своими завоеваниями народы в глазах потомков выглядели героями-великанами: готы, гунны, вандалы, авары. Немецкое H~une, гунн, означало — «великан», аналогичное значение у др. — англ. Ent, ант; сюда же — болг. диалект, елини (т. е. эллины), слав, обры, армян. огузы\ в менгрельском алан — «герой», киммерийцы стали означать в кавказских языках «богатырей, гигантов» (ос. gumeri, груз, gmiri; ср. рус. кумир), древний парфянин — это среднеперс. (=пехлевийский) пахлаван, «герой», тадж. партавон, казах, пелуан, «богатырь» и т. д. (также, с переносом семантики на каменные надгробия и изваяния, рус. болван и тюрк, балбал). То, что готы в своем «Drang nach Osten» победили неких спалов (соотносимых со слав, «исполинами») [78] , венетов и антов, первоначально могло иметь не столько исторический, сколько героико-эпический смысл.
78
В средневековой Европе известны горы «Исполинские», они же — «Вандальские», а в русских былинах — «горы Палавонские», они же — «Сорочинские» (т. е. сарацинские).
В драматическом распятии Божа (Boz) вряд ли стоит искать нечто принципиально отличающееся от романтической казни Сунильды. Е.Ч. Скржинская и О.Н. Трубачев читают имя как славянское «Вождь» (хотя формально ближе было бы — «Бог»), но еще академик Шахматов связал его с Бусом «Слова». Соглашаясь с последним, можно отметить, что автор «Слова» гораздо лучше понимал, о чем пишет, нежели Иордан.
Учтем два важных момента: во-первых, форма «бусови» — это издательская конъюнктура первоначального «босуви», а во-вторых, у латинских и греческих авторов эпохи Иордана чередование B/V/U в начале написания иноязычных имен не редкость. «Босый волк» и «босуви враны» непременные спутники Одина-Водана (готский Wodz, букв. «Неистовый») [79] , который, кстати, принес самого себя в жертву на Мировом древе согласно германскому мифу, а «время Босово», которое поют «готские красные девы», — это время побед на территории Асгарда (мира асов-богов близ рек «Танаквисль», Дон-Танаис и «Данп», Днепр), откуда Один привел свой народ в Скандинавию [80] .
79
Судя по археологическим находкам, в культурной среде русского Средневековья были довольно распространены скандинавские одинические изображения в обрамлении птиц, а скелетообразность Одина послужила прототипом позументов на облачении царской стражи («рынд») и далее — красноармейцев. Наконец, звериная свита «дикой охоты» Одина оказала влияние на состав помощников некоторых героев русских сказок. Что же до связанного с Босом числа «70», то комментаторы отмечают его характерность для преданий кочевого мира: так, в монгольском предании о Чингисхане есть упоминание о казни 70 представителей разбитого в битве племени волка (см. «Свод древнейших письменных известий о славянах». Т. I, M.: изд. Восточная литература РАН, 1994, с 160). Хотя, на мой взгляд, здесь, скорее, контаминация с мотивом «Гибели богов» (Рагнарёк).
80
У автора «Слова», несомненно, имелись собственные историософские концепции (обратим внимание на красноречивое отсутствие в его «связке» древности и современности первых Рюриковичей и хазарского каганата). Он противопоставлял «века Цюяна» «времени Бу-сову», и, вероятно, последнее, в его глазах, сменило «золотой век» (Тра-этаоны?) после побед готов над славянами. «Готские девы» здесь очередной пример эпического соединения времен, хотя и не совсем ясно, почему именно им «доверено» воспевать удачную месть Кончака за поражение своего деда Шарукана от деда Игоря (тем более, что исторические готы были врагами гуннов-«хиновы»). Может быть, дело тут не в одной только ассоциации с «русским золотом», но и в том, что, по некоторым данным, женами эпических готов были причерноморские амазонки, т. е. «поляницы» русских былин? (А поляницы, как мы помним, находились в весьма интересных отношениях с русскими богатырями)… Кстати, согласно Ибн ал-Факиху, свою добычу, взятую в черноморских походах, русы продавали именно в Тмутаракани/Самкуше… Не столь уж смелым будет предположение, что автор «Слова» являлся первым сторонником «теории Тмутараканской Руси», во всяком случае, вряд ли он мог не знать южных топонимов «Рос-», а зная, не сделать из всего этого исторических выводов.
Эстетика «Слова» при всей своей уникальности в русской литературе естественно вписывается в эстетику мирового и, в частности, западноевропейского эпоса [81] . Но вернемся к Босу/Бусу и рассмотрим еще ряд вариантов. Привязка имени к тюркскому boz «серый» (откуда рус. бусый, то же; возможно, его «народное» переосмысление в выражении босый волк, т. е. босой; ср. укр. босий «белоногий») все же не дает ничего, кроме дополнительной путаницы и взаимных отсылок по кругу (см. М. Фасмер, I).
81
Любопытно сравнить некоторые фрагменты «Слова» с формульными примерами из «дальней» англосаксонской поэзии. К «плачу Ярославны»: «чтобы за море… плыла ты, тревожа воды, едва услышишь под утесом кукушки тоскующей в кущах голос… в путь на полдень ступай, отыщешь там, долгожданная, своего господина» («Послание мужа»); «вот кукушка тоскующим в кущах голосом, лета придверни-ца» («Морестранник»); «плакала я на рассвете» («Плач жены»); «печалился, встречая рассветы» («Скиталец»). «Слово»: «Съ зараниа до вечера, съ вечера до света летять стрелы каленыя, гримлють сабли о шеломы… Чръна земля… костьми была посеяна, а кровию польяна… снопы стелють головами». «Битва при Брунанбурге»: «поле темнело от крови ратников с утра, покуда, восстав на востоке, светило славное светило над землями», «сечей пресыщенных… косили уэссекцы, конники исконные, доколе не стемнело». «Слово»: «сташа стязи… хоботы пашуть. Копиа поють!». «Битва»: «пенье копий, стычка стягов». «Слово»: «влъци грозу въсрожатъ по яругам; орли клектомъ на кости звери зовуть… врани граяхуть, трупиа себе деляче». «Битва»: «черный ворон клюет мертвечину… орел белохвостый, войностервятник, со зверем серым, с волчиной из чащи». «Слово»: «поля… русици прегра-диша чрълеными щиты». «Битва при Мэлдоне»: «сложить повелел, собрать из щитов ограду, чтобы ратовать стойко». И т. п.
Более интересным должно показаться сближение с киевской топонимикой: приток Лыбеди — Бусовка, здесь же Бусова гора и Бусово поле. Историк В. Янович («День» № 54, 23.03.2002; считает, что на этом месте с готских времен находились крепость Самбатас и древняя верфь, где славяне помогали готам строить корабли-«бусы». Но и признание полного фиаско науки в данном вопросе не позволяет принять такую фантастическую гипотезу. Помимо того, что термин восходит к др. — сканд. bussa «большое судно» (т. е. к более позднему периоду), примеры подобных названий неизвестны. Другое дело, значительное количество сходных славянских топонимов: Bus, Busa, Busy, Buskiej, Buskiewicz, Bushora, Busov, Busovaca, Busal, Busko и другие (не меньше и топонимов на «Bos»; где-то это другая огласовка, а где-то другой корень).
Здесь возможен различный генезис, например, от слав, бусел «аист» (польск. bus, укр. бусько), или влияние герм, booth «палатка», busch «куст; чаща», busen «залив; устье» и т. п., но скандинавизмы отпадают, а антропонимичность плохо просматривается. В данном случае проще всего принять терминологию «Божьего поля / волка / града / горы» и т. п. (с моментом табуированности или инокультурности конкретного имени), и, несомненно, что уже в древние времена так и понимали многие названия сами носители языка… Но, несомненно и то, что здесь имел место случай обобщения и упрощения семантики названий и имен неодинакового происхождения.
В целом, перед нами весьма сложная смысловая языковая картина, которую никак нельзя объяснить с помощью единственной этимологии. Очевидно лишь то, что эта номинация, наряду с другими, — итог освоения соседних территорий (в эпоху тотальной славянской экспансии из региона культуры Прага-Корчак), а не частный случай истории Киева.
Впрочем, и в локальной истории можно иногда разглядеть черты истории мировой. И Киев тут не исключение. Эта географическая область в разные времена оказывалась на краю многих культур. Здесь находилась северная окраина трипольской культуры (средиземноморской расы), разделявшая лесных жителей Древней Европы и праиндоевропейскую днепро-донецкую культуру, здесь проходила условная граница между прабалтами и иранцами, между балтийскими племенами раннего средневековья и скифо-сарматской, по происхождению, Черняховской культурой.