В связи с перекличками между армянской легендой о трех братьях, изложенной Зенобием Глаком [95] , и преданием ПВЛ привлекалось для сравнения и арм. имя Смбат, хотя, учитывая его иранские корни [96] , можно предположить здесь любые этнокультурные варианты, вплоть до какого-нибудь виртуального инженера-строителя из Хорезма. На первый взгляд интереснее выглядит тюркско-хазарская парадигма: sam-bat с семантикой «высокого князя» или что-то наподобие этого. До нас дошли имена реальных вождей, основанные на последнем форманте, — хионит Грумбат, болгарин Батбай, печенег Бата(н), наконец, Бату-хан, но если бы в тюркских языках сохранилось историческое значение этого слова, то не было бы и споров среди ученых [97] .

Что можно к этому добавить? Не становясь ни на чью сторону, рискнул бы посоветовать заинтересовавшимся данным вопросом рассмотреть проблему в свете венгерской и румынской топонимики. Там мы найдем такие названия, как Zomba, Sombozero, Bata, Simbata, и, наиболее интересное — Szombathely, где «hely» означает «место». В рамках подобной модели особое историческое значение приобретает Угорское урочище. Именно сюда прибыл Олег, именно здесь был захоронен Аскольд, и здесь фактически произошла смена власти над Киевом [98] . Вероятно, «Угорская гора» по формальным соображениям была связана летописцем с прохождением «мимо» Киева венгров (см. коммент. Лихачева — «ПВЛ». СПб.: Наука, 1996, с. 411), а реально там мог находиться западный форпост Хазарии в лице представлявшего последнюю «салтово-маяцкого» и мадьярского военно-административного аппарата.

Но вернемся на Север. Есть такие вопросы, спор о которых не только не утихает со временем, но лишь обостряется. От Нестора до наших дней ведется — с переменным успехом — битва за родословную Рюрика. Норманисты, во всеоружии строгой лингвистики и археологических данных, убедительно показали варяжский характер Приладожской Руси. В стане их противников нет такого единства: иранские, славянские, кельтские, балтские, континентально германские и, наконец, еврейские «окончательные решения» противоречат друг другу, и адепты оных сходятся только в высоте патриотического «градуса» и в плоскости эмоциональной ненависти к «атлантизму».

Как и во все иные времена, речь идет о том, кто больше Родину любит и что он под нею понимает. Если попытаться вникнуть в суть разногласий, то можно заметить, что спор часто ведется даже не о словах, а о неких скрытых подтекстах, о тонких гранях ментального восприятия в рамках «свой-чужой». В этом плане наука наглядно отражает духовную и политическую ситуацию современной ей жизни. Не смогла она избежать и пресловутой теории заговора. Шибко умных нигде не любят, а уж абстрактные и холодные, напичканные терминологией умствования и вовсе подозрительны.

Однако в последнее время у антинорманистов появилось «второе дыхание». Помимо того, что они морально «изъязвили» все положения своих противников, они еще ввели в дискуссию кучу новых гипотез, трактовок и сведения источников, которыми пренебрегли норманисты. Нельзя сказать, что источники такие уж новые: их, так или иначе, касались уже Татищев и Байер; более того — кажется, что в концептуальном плане вся эта полемика вернулась в эпоху баталий немцев-академиков с Михайло Ломоносовым, а по некоторым моментам и вообще в Средневековье. Но такой «огнелед» наверное неизбежен, когда душевный порыв одних сталкивается с ученым высокомерием других.

Никем, в принципе, не оспаривается тезис о языковом и антропологическом родстве северных и западных, прибалтийских славян [99] , но если норманисты обычно этим и ограничиваются, то их противники настаивают на увязке данных фактов с легендой о происхождении Рюрика из племени ободритов, с новгородскими летописями и с мекленбургскими генеалогиями.

Из новгородских летописей, в частности Иоакимовой, дошедшей до нас в пересказе Татищева, мы узнаем следующую этногенетическую легенду происхождения северных славян («словен»): «Князь Славен, оставив во Фракии и Иллирии около моря по Дунаю сына Бастарна, пошел к полуночи и град великий создал, во свое имя Славенск нарек [в примечании Татищев предполагает, что это все же не Новгород, как сказано в источнике, а Ладога]… После устроения Великого града умер князь Славен, а после него властвовали сыновья его и внуки много сот лет». Были среди его потомков покоривший близлежащие народы князь Вандал и сыновья последнего Избор, Владимир и Столпосвят, князь Буривой и сын его — Гостомысл. При нем изгнали варягов, но после смерти сыновей Гостомысла возникла династийная проблема, проблема «наряда».

Тут ему «привиделся сон, как из чрева средней дочери его, Умилы, произрастает дерево… и покрывает весь град Великий… Гостомысл же, предчувствуя конец жизни своей, созвал всех старейшин земли от славян, руси, чуди, веси, мери, кривичей и дреговичей, поведал им сновидение и послал избранных в варяги просить князя. И пришел после смерти Гостомысла Рюрик с двумя братья и их сородичами». [Здесь, добавляет Татищев, об их разделении, кончине и пр. согласно с Нестором, только без лет.]

На первый взгляд все вроде складно, но не зря сомневался Татищев в соотнесении «Града Великого» с Новгородом. Уже в следующем столетии (в первой половине XIX в.) путешественник и будущий член Французской академии Ксавье Мармье записал в городе Мекленбурге такую легенду: в VIII в. у князя ободритов Годлава (Godlav) было три сына — Rurik, «Кроткий», Siwar, «Победоносный» и Truwar, «Верный». Путешествуя по разным странам и сражаясь, они оказались в стонущей от врагов Руссии, свергли ее угнетателей и по просьбе народа остались править; Рюрик — в Новгороде, Сивар — в Плескове, Т]рувор — в Белоозере. После смерти братьев Рюрик стал родоначальником династии, правившей до 1598 г. [100]

Легенда эта была записана явно уже не со слов «народных сказителей», но в аристократических салонах, давно связанных с российской аристократией, и кажется загадкой, почему Татищев прошел мимо данного варианта сюжета. В.И. Меркулов, ученик антинорманиста А.Г. Кузьмина (правда, слегка специфического — не чуждого южногерманских и прокельтских симпатий), в своих статьях (на сайте подробно исследует мекленбургскую версию вместе с историей ее возрождения.

Оказывается, «в 1716 году мекленбургский герцог Карл Леопольд женился на дочери царя Ивана Алексеевича Екатерине, после чего обе родословные стали выводить из вендо-ободритских генеалогий. Проректор мекленбургской гимназии Ф.Томас в буквальном смысле находил в местных генеалогиях "русские" корни. Он использовал манускрипт 1687 года, автором которого был уже умерший нотариус мекленбургского придворного суда И.Ф. фон Хемнитц». В «Генеалогии мекленбургских герцогов» Фридриха Хемнитца (1717) Рюрик и его братья — сыновья венедско-ободритского князя Готлейба или Годлайба, плененного и убитого ютским королем Готофридом. Из-за малолетства оных власть перешла к дядьям Рюрика — Славомиру и Трасику [Дражко, Драговит], которым наследовали Годомысл и Табемысл»; «в генеалогиях, собранных Иоганном Хюбнером (1725), Рюрик с семейством — это ответвление герульских, вандальских и венедских князей, к которым принадлежал и Боривой и его сын Гостомысл»; «после смерти Годлиба в 808 году у его сыновей Рюрика, Сивара и Трувора не оставалось никаких прав на главный престол, они были вынуждены отправиться в далекий провинциальный Новгород. Хюбнер датирует это событие 840 годом…». (В «Ксантенских анналах» Гостомысл упоминается как погибший в 844 г. в битве с франками, а под 845-м говорится о «короле язычников» Рорике).