Вершину они нашли покинутой, персов удирающими, а Ак Богу грузно бегущим за ними с саблей в руке. Стоило им появиться на фоне неба, под башнями были подняты знамена Шахруха, а барабаны в долине возвестили боем, что конец близок.

Персы покинули башни и устремились наверх, но их атаковали с тыла взобравшиеся на утес тимуровы воины, схватили и одного за другим сбросили с вершины. За ними последовал военачальник шаха Мансура и распростерся грудой тряпья на камнях внизу. Белая Твердыня пала.

Когда бой окончился, Ак Богу разыскали и привели к Тимуру. Доблестный воин получил от эмира деньги, рулоны парчи и шелка, шатры и красивых невольниц, множество коней, мулов и верблюдов, удалился в потрясении и, оглядываясь на все, что следовало за ним, покачивал головой. Когда его остановили и принялись поздравлять, Ак Бога произнес:

— Аллах свидетель, вчера у меня был только один конь, и теперь не верится, что все это принадлежит мне.

Ак Бога получил повышение, стал командовать арьергардом в тумене Мухаммед-Султана, красовался на коне до конца жизни; и с того дня никогда не поворачивался спиной к месту, где находился Тимур. Ложась спать, непременно вытягивал ноги в сторону эмирского павильона; и просил, чтобы, когда умрет, его похоронили ногами ко дворцу повелителя.

Когда Тимур возобновил преследование музаффаридов, ему доложили, что шах Мансур бежал. Отделив от войска правый и левый тумены, которыми командовали его внуки, Мухаммед-Султан и Пир-Мухаммед, эмир поспешил к Ширазу с основными силами, численность которых составляла тридцать тысяч. Всегда помогавший ему Шахрух находился при нем. Неожиданно татары столкнулись с тремя-четырьмя тысячами персов, стоявших в садах возле одной деревни. Персидские всадники были в кожаных кирасах с поперечными стальными полосами, на конях были доспехи из простроченного шелка.

Оказалось, что шах Мансур во время бегства к Ширазу с этой конницей остановился в деревне и спросил, что говорят о нем ширазцы.

— Аллах свидетель, — ответили ему, — говорят, что некоторые, носящие большие щиты и полные колчаны, бежали, будто козы от волков, бросив их семьи врагу.

Разъяренный этой насмешкой Мансур, повернув коня, повел свое войске обратно. И бросил конницу против Тимура. Некоторые его отряды беспорядочно отступили, но две тысячи прорвали татарский строй и заняли высоты в тылу. Неудовлетворенный этим шах снова пошел в атаку на знамя Тимура.

Эмир с несколькими членами свиты отъехал чуть в сторону для наблюдения за этой внезапной атакой, и Мансур устремился к нему. Окружавшие эмира беки тут же вступили в бой с персидскими всадниками.

Тимур протянул назад руку за копьем, которое всегда возили позади; но копьеносца окружили и оттеснили вместе с оружием. Не успел эмир выхватить саблю, как Мансур подъехал вплотную.

Перс дважды обрушивал клинок на татарского завоевателя. Тимур наклонял голову, лезвие соскальзывало со шлема и безвредно чиркало по кольчужному рукаву. Он неподвижно сидел в седле, пока один из телохранителей не накрыл ему голову щитом, а другой вклинился между отважным Мансуром и его противником.

Наконец Мансур повернул коня, поскакал прочь, но его настигли несколько воинов Шахруха. Шахрух вернулся с отсеченной головой персидского правителя и бросил ее под копыта тимурова коня.

Это явилось концом сопротивления Персии и закатом музаффаридов. Тимур приказал разыскать всех уцелевших представителей рода и заковать в цепи. Впоследствии их казнили.

Только с Зайн-аль-Абайдином и Челаби — которого тоже ослепили родственники — обошлись милостиво, отправили в Самарканд, где они получили дома, землю и возможность жить в покое. Из Шираза и Исфагана вывезли искусных ремесленников, художников, поэтов и доставили ко все разраставшемуся тимурову двору.

Против Тимура неизбежно должен был образоваться союз. Слишком часто эмир налетал с востока, из своих пустынь, подобно черной буре, и оставлял города в развалинах. Предвидеть его нашествие, как и налет урагана, было невозможно.

Правители запада слали друг к другу послов. Турецкий султан, воевавший в Европе, пока не тревожился, но египетский — властитель Сирии, Дамаска, Иерусалима — и багдадский поклялись совместно противостоять Тимуру. Кара-Юсуф, вождь туркменов, которых Тимур оттеснял на запад, был весьма не прочь присоединиться к ним.

Багдад стоял на пути продвижения татар. Этот город уже не являлся центром мусульманского мира, как в те дни, когда Харун Благословенный пил вино с бармекидами{42}, огромный, сонный, он стоял на берегах Тигра — по-прежнему переполненный паломниками и богатыми торговцами. Был, по словам одного из современников, насыщен исчезающими следами и тенями былого — подобно женщине, чья юность уже миновала. И, подобно старухе, дремотно гляделся в реку, служившую зеркалом его красоты.