Шрифт:
Воеводы и иные начальные люди объезжали своих воинов. Были озабочены. Понимали: позади два тяжёлых ратных дня. Третий легче не будет.
Никифору для его пушки подвезли боевые припасы. Прежние подошли к концу. Сердился пушкарь:
— Ровно нищему подаёте Христа ради. Вдосталь всего должно быть. Не в бирюльки играем!
Начальный над Никифором, сын боярский Николай Михайлов, отвечал:
— Нешто ты один у меня? Другим тоже надобно!
— Знамо, не один. Да ведь других, поди, не хуже?!
Убеждал:
— Ты очи раскрой, государь. Эва, как размокропогодилось. Ну, как откажет один али второй заряд? Что буду класть в пушку? Нешто песку речного? Так ить он для стрельбы не гожий! Иного у меня под руками нету…
Привезли Никифору ещё припасов.
У него новая затея:
— Слышь, ребята! Вепря надо перетаскивать.
— Тут чем плохо? — недовольно проворчал Гришка, налаживая костёр.
— Заметили нас ордынцы.
— Уж будто бы? — усомнился Гришка, которому смерть неохота было возиться с тяжёлой пушкой.
Собинка устал более Гришки. Однако не вступил в спор с Никифором. Понимал: прав тот. Спросил только:
— Найдём ли в темноте пригожее место?
— Я засветло облюбовал.
Конные, тем паче пешие ратники давно поужинали. Отдыхали. А Никифор и его помощники всё ещё трудились. Устраивали Вепря в его новом логове. Перевозили боевые припасы. Поили и обихаживали лошадей.
Вовсе поздно, когда оба лагеря — русский и ордынский — спали, Никифор дозволил Гришке приготовить горячий ужин.
Отказался Гришка.
— Всухомятку поедим. Спать охота — сил нет…
Пожевали хлеба. Велел Никифор Собинке:
— Теперь ложись.
— Не, — возразил Собинка, — погожу. Буду караулить на переменку с тобой да с Гришкой.
— То, милок, сегодня не наша забота. Приставляют к нам сторожей.
Думал Собинка — шутит Никифор.
Ан нет. Прислал сын боярский Николай Михайлов двух ражих мужиков караулить Вепря и боевые припасы.
— Ну, пушкари — важный народ, валяйте отдыхать, — молвил тот, что пониже ростом, именем Герасим. — Вы для Орды главная гроза. Наша, благодетели, защита.
Посмеивался, понятно, мужичок. Но уважительно.
— Завтра, похоже, ещё горячее будет денёк.
Прав оказался Герасим.
Начало ханское воинство переправу затемно.
Всю ночь несли караульную службу русские ратники по левому берегу. Но были уверены: не тронется враг до рассвета. Потому прозевали первое движение.
Причиной была и ордынская хитрость. Горели костры на их берегу. Доносилось заунывное пение. Будто тихо всё и спокойно. На самом же деле вступили их кони в Угру.
Заметила ночная стража переправу — подняла тревогу. Да ведь в единую минуту к бою не изготовится ни пеший воин, ни тем более конный. Пушкарям и пищальникам вовсе требуется много времени, чтобы зарядить своё оружие. На том и строили расчёты ханские военачальники.
Пока поднялись русские полки, ордынские всадники — подле нашего берега. Бьют стрелами, пользуясь суматохой.
Никифор, заслышав шум, вскочил. Собинку с Гришкой из-под телеги — за ноги:
— Вылазь, ребята! Басурмане переходят реку!
Спешно принялись заряжать пушку. Второпях ладится худо.
Врагу того и надо. Светло стало, а русские обороняются одними стрелами. Изредка где хлопнет выстрелом малая ручница. Наступающим не велика помеха.
Глянул Собинка на реку — ахнул. Прямёхонько на их пушку рвётся татарская сотня. Впереди, не поверил глазам, — знакомый всадник в железных доспехах, что застрелил Глебку. Остался, стало быть, жив. И, как в тот раз, тяжёлые его стрелы летят с тугой тетивы.
Должно, решил прорваться со своими людьми там, где, полагал, нет русских пушек.
Впору оказалась Никифорова предусмотрительность. Толково выбрал новое место для Вепря.
Однако верное место — половина дела. Другая — меткий огненный бой.
И тут приключилось разом две беды. Одна лише другой. Зажёг Никифор запал у пушки. А она — диво дивное — поползла набок и уставилась жерлом вверх. Видать, вчера впотьмах установили неладно. Рытвинку какую али ямку проглядели. Никифор с Собинкой — к пушке. Тут их и заметил всадник. Оскалился злобно. Крикнул что-то по-своему. Не успел моргнуть Собинка — осел Никифор на землю, схватившись за бок, в который угодила стрела.