Ускакал сын боярский, переглянулись недоумённо пушкари.

— Может, — предположил Собинка, — на место ладное для боя идёт великий князь?

— Здесь чем худо? — вопросил Никифор.

Приказ об отходе от Угры был внезапным и непонятным. Потому породил множество разных толков и пересудов.

Кто слабее духом, возрадовался:

— Договорились небось великий князь с Ахматом-царём. Слава тебе, господи, скоро будем дома!

Многие не одобрили приказ:

— Самая пора бить Орду! А мы, словно раки, будем пятиться назад.

Как всегда, когда ясности нет — что и почему? — пугающие слухи поползли среди ратных людей.

— Говорят, обошли нас стороной. Того гляди, окружат и сзади вдарят Ахматовы вои…

— Нет, сказывают, будто Казимир пришёл к хану на помощь. Оттого и велел отступать великий князь.

И вовсе несуразное шептали:

— Хан Москву пожёг. Великий князь войско бросил. К жене на Белоозеро побежал, спасать жизнь свою и казну…

Отходило от Угры огромное русское войско. Всякое было в пути. Иные ударились бежать.

Но горше всего был бабий вой в деревеньках, мимо которых шли полки. И упрёки:

— Что ж вы, ратники хоробрые, делаете? На кого нас, горемычных, покидаете? Придут вороги. Мы, безоружные-беззащитные, окажемся в их полной злой воле. Коли на поганых ваши мечи-сабли слабы, может, нас порубите? Всё легче от своих помирать. И менее мучиться…

От речей таких и причитаний чернели лица ратников. Отворачивались воины. Аль отвечали:

— Таков приказ великого князя Ивана Васильевича.

На что мужики ядовито спрашивали:

— Кабы приказал он вам всем войском утопиться в реке? Поди, не полезли бы в воду, а?

Понуро шагали вместе со всеми старый пушкарь Никифор, Собинка, Герасим и прибившийся к ним Андрюшка. Встречным мужикам, бабам и детишкам старались не глядеть в глаза.

Остановились на привал. Разожгли костёр. Герасим сготовил похлёбку.

— Совестно перед ними… — на деревушку кивнул, что миновали. — Экая прорвища войска, а отходим-отступаем. Бог милостив, — вздохнул, — авось останутся живы.

Андрюшка, жадно хлебавший Герасимово варево, ложку отставил, покрутил головой.

— Эх, дяденька, кабы знал, как приходится в ордынском плену. Сколько раз думал, помереть лучше, чем терпеть такие мытарства. Особо худо бабам да девкам молодым. Иные на себя руки накладывали, лишали жизни…

Просил Никифор:

— Не трави душу. Без тебя тошно…

Собинка украдкой потрогал куклу Евдокимову, спрятанную за пазухой.

— Слышь, Никифор, я далее вам не попутчик…

Уставились все на Собинку.

— Обратно пойду. Буду искать Евдокимову жену с дочкой.

Вздохнул Никифор.

— Пустое это, милок, сейчас. Бесполезная затея. Где ты их сыщешь? Как?

— Думал о том. Спрячусь в землянке. Пройдёт Ахмат, прибьюсь к кому ни то из наших пленников.

Принялись Никифор с Герасимом отговаривать Собинку: добра, мол, не выйдет из этого. Иголку легче найти в стоге сена, чем Евдокимовых родных.

У Собинки один сказ:

— Дал слово.

С горечью сказал Никифор:

— Пропадёшь ведь. Запретить нет у меня власти. Не отец тебе али старший брат. Может, Андрюшка пойдёт с тобой? Он знает ихние порядки-нравы.

Андрюшка подался испуганно от костра:

— Избави господь, дяденька. Что хотите со мной делайте — сыт ордынским пленом по самое горло.

Попрощался Собинка с Никифором и Герасимом. Андрюшке, что стоял в сторонке:

— На тебя не в обиде.

Перекинул через плечо данную Никифором холщовую сумку с харчем-пропитанием. Зашагал обратно. Навстречу русским войскам, что отходили от Угры. Останавливали его. Спрашивали. Отговаривали, желая добра.

— Пропадёшь, парень. Сгинешь без пользы…

Упрямо твердил Собинка:

— Обещал я. А вдруг повезёт, и сыщу?

Качали головами ратники в великом сомнении. И, видя непреклонность Собинки, говорили:

— Коли так крепко надумал, попытай счастья. Всякое бывает в жизни…

Проехали последние обозы. Прошли последние ратники.

Остался Собинка один.

Позади русское войско, отступающее по повелению великого князя Ивана Васильевича.

Впереди — река Угра и за ней ордынское войско. Впрочем, почему: за ней? Может, уже перешла ордынская конница Угру-реку?