— Живее! — приказал. И, коня на дыбки подняв, ускакал со двора. Доложить великому князю. С ним — трое из стражи. А остальные, среди коих двое детей боярских, — караулом подле телеги.

Растрясло Евдокима на ухабистых московских улицах. Лежит пластом. Подле великокняжеских хором начали его стаскивать с телеги, жалобно попросил:

— Тише, ребятушки…

Сердце разрывается у Собинки. Легко ли глядеть, как стража раненого человека, точно мешок, поволокла? Помочь бы, да лошадь оставить боязно. А ну как уведут?

Вскрикнул от боли беглый ордынский пленник. Решился Собинка. Маленького, в латаной одёжке мужика, что поблизости случился, попросил:

— Покарауль лошадь, Христа ради! Человеку надо помочь.

Мужичонка заморгал белёсыми ресницами. Не сразу понял, о чём речь. А потом согласно замотал жидкой бородёнкой.

— Иди, касатик. В целости сохраню твою лошадку.

Собинка ловко просунулся между стражниками и Евдокимом. Перекинул его руку себе на плечо, прикрикнул сердито:

— Пошто живого человека волочёте, ровно куль муки? А как помрёт? Чем оправдаетесь перед великим князем?!

Оторопели стражники. Молодой румяный сын боярский Василий Гаврилов, который ими распоряжался, велел:

— Легче, ребята. Не испустил бы дух прежде времени…

В великокняжеских палатах ждали ордынского пленника нетерпеливо:

— Что долго? — сердито спросил Ощера.

Василий Гаврилов виновато пояснил:

— Слаб больно. Опасались, кабы не помер дорогой.

— Живучи они, — проворчал окольничий, однако браниться не стал.

На Собинку никто не обратил внимания. Вытер пот — тяжёлый был Евдоким. Огляделся.

Много людей набилось в великокняжеские покои. Собрались главнейшие бояре, князья служилые, дьяки важные, церковные властители. Дворяне и дети боярские жались по стенкам. Они тут наименьшие. У стены на лавке, застеленной алым сукном, — сам великий князь Иван Васильевич. Не старый еще, лет сорока в ту пору. Одет по-буднему, проще многих бояр и князей, что толпились вокруг. Взглядом сумрачен и тяжёл. Скользнул из-под густых чёрных бровей тёмными глазами — лёг Собинке на душу трёхпудовый камень.

По счастью, не до двенадцатилетнего мальца было великому князю. Уставился на Евдокима.

— Как звать?

Разом стих говорок промеж собравшихся.

— Евдокимом…

— Откуда родом?

— Из Алексина…

— А сейчас?

— Из Большой Орды, Ахмат-хановой…

— Как попал туда?

— Восемь лет назад пограбил и разорил наш городок хан Ахмат. Жену и дочку взяли в полон…

— А ты?

— Кинулся их выручать…

— Выручил?

Почудилась Собинке в голосе великого князя насмешка. Верно, и Евдоким её понял, умолк.

Великий князь нахмурился:

— Откуда знаешь про умысел хана? Зачем поднял шум на всю Москву? Почему не упредил меня тайно?

— Так и хотел…

— Отчего не сделал?

Собинка ему на помощь:

— Он, государь, в беспамятстве проговорился…

Великий князь перевёл тяжёлый взгляд на Собинку. Поперхнулся тот. Однако закончил:

— Мужики встречные услышали…

Неведомо, поверил ли великий князь. Но спросил Евдокима менее сурово:

— Что и откуда знаешь про ханские дела?

Рассказал Евдоким. Владел им в полоне один из сыновей Ахматовых, именем Муртоза. Неделю назад случаем сведал у хозяина своего о походе, в который выступает Ахмат-хан. Всей Ордой. С шестью сыновьями, племянником Касыдою и множеством татарских князей. Дабы привести в покорность великого князя московского. А вместе с ним и всю русскую землю, всех русских людей.

Долго великий князь самолично допрашивал Евдокима. Закончил так:

— Про поход с зимы ведаю. А о приготовлениях и сроках — важно. Подробнее воеводе, какого назначу, скажешь. Да, гляди, не утаивай ничего. Не лукавь! Худо будет!

— Государь, — подавленно взмолился Евдоким, — какое лукавство? Я тебя за важную весть чаял просить о награде…

Вскинул густые чёрные брови великий князь.

Пал Евдоким на колени. Заговорил торопливо:

— У меня в полоне жена и дочка. Ты бы их выкупил. Люди простые, бедные. За них много не спросят. А уж я б тебе…