Недавно я читал в газетах * , будто Вы получили из Акад<емии> художеств бумагу, в которой Вам предлагалось иметь сторожа для музея и проч. и проч. Я не знаю, какие вещи или картины могла бы прислать в Ваш музей академия * . Всё то, что она в настоящее время прислала бы, для Таганрога не нужно. Картины собираются не сразу, не в один год, а столетиями, и потому, мне кажется, с отказом академии не всё потеряно; будут у Таганрога со временем свои знаменитые художники, будут уроженцы, знатоки и любители, которые будут завещать городу картины.

Всю зиму я покашливал да изредка поплевывал кровью, но особенно пожаловаться не на что. Здоровье Толстого вот в каком положении: началась пневмония, сначала одно легкое, потом и другое, три дня ждали смерти, а потом вдруг судьба улыбнулась, старику полегчало, и теперь идет разрешение. Он слаб, лежит, но всё же есть надежда. Лечит его московский врач Щуровский, которого я ставлю высоко; лечит еще и другой местный врач * , очень порядочный и много знающий. Живет Толстой в Гаспре, в 10 верстах от Ялты; ниже, в Олеизе живет Горький, находящийся ныне под надзором полиции, под гласным надзором. Для библиотеки, кстати сказать, я сохраню несколько фотографий Толстого * , снятых в Гаспре; есть фотографии, где изображены Толстой и я. Есть — Толстой с семьей и проч.

Ну, желаю Вам всего хорошего, будьте здоровы; и семье Вашей желаю главным образом здоровья. Если случится с Т<олстым> что-нибудь особенное, то напишу. Пока же, повторяю, всё благополучно.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Таганрог. Его высокоблагородию Павлу Федоровичу Иорданову.

3657. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

6 февраля 1902 г. Ялта.

6 февр.

Дусик мой, собака, Олюша моя, здравствуй! О здоровье Т<олстого> я уже писал тебе и не однажды. Было очень плохо, а теперь можно с уверенностью сказать, что развязка отодвинулась куда-то вглубь, больному лучше и что будет — неизвестно. Если бы он умер, то я бы тебе телеграфировал так: старика нет.

Итак, ты решила приехать * . Смилостивилась. Влад<имир> Ив<анович> телеграфирует * , что ты выедешь 22-го, а 2-го должна уже быть в Петербурге * . Очевидно, чтобы успеть увидеться с тобой, я должен не терять мгновений, даже поцеловаться с тобой не успею, а о чем-нибудь другом и думать не смей.

Я вчера писал тебе насчет рогож. Скажи Маше, что пусть она не хлопочет, в мае я сам куплю, когда буду в Москве.

В Ялте очень тепло, всё распускается, айва цветет, миндаль цветет, и все боятся; морозы еще будут и непременно побьют всё это. Вчера и сегодня я обрезал розы и — увы! — после каждого куста пришлось отдыхать; здоровье мое, очевидно, за эту зиму сильно сплоховало.

На именины получил азалию, она теперь цветет. Читаю корректуру «Сахалина» * .

Ну, женщина, будь здорова. Обнимаю тебя. Вчера весь день у меня были гости, весь день сильно болела голова. Сегодня благополучно.

Все-таки мне не верится, что ты приедешь. Ах, зачем я не бил тебя, когда жил в Москве! Вот теперь и плачься

Господь сохранит тебя, мою жену. Целую.

Твой Antoine.

3658. Г. И. РОССОЛИМО

6 февраля 1902 г. Ялта.

6 февр. 1902.

Дорогой Григорий Иванович, я послал д-ру Данилову деньги и тоже не получил ответа * . Ни слуху ни духу. Вероятно, случилось что-нибудь, и по всей вероятности недоброе. Нет ли у Вас знакомых в Калуге, например знакомого врача, который мог бы навести справки на месте?

Я живу в Ялте, скучаю здесь, как в бессрочной ссылке, и изредка похварываю. В эту зиму у меня несколько раз было кровохарканье, приходилось лежать, прерывать работу, потом начинать сначала — одним словом, неважно.

Очень был рад получить от Вас хоть деловое письмо. Весной рассчитываю быть в Москве, там у меня хорошая квартира; со Спиридоновки переехал на Неглинный пр., д. Гонецкой.

Крепко жму руку, желаю отличного настроения и здоровья.

Ваш А. Чехов.

Если получите ответ от Данилова или о Данилове, то сообщите пожалуйста.