Об убийстве Сарры Беккер на следующий же день после обнаружения тела напечатали небольшие заметки «Вечерние ведомости» и «Петербургская газета». В последующие дни практически все столичные газеты более или менее подробно осветили обстоятельства случившегося. Дело обещало быть скандальным: тут были и похоть, и кровь, а что же ещё требовалось для того, чтобы возбудить любопытство обывателя? В первые дни никаких прямых обвинений в газетных заметках не содержалось, но Миронович уже тогда предстал перед читателями как ростовщик — мироед, сделавший (и продолжавший делать) своё состояние на людском несчастье.

Принимая это во внимание, можно было быть уверенным в том, что и привод на допрос под полицейским конвоем найдёт весьма живописное отражение в столичной прессе. Сакс был уверен, что с формальным выдвижением обвинения в адрес Мироновича можно не спешить: газетчики, узнав о приводе его под конвоем, без особых к тому понуканий уничтожат репутацию ростовщика. А после этого — можно не сомневаться — все, кому не лень, пустятся в рассуждения о похотливом старике — растлителе, который, к тому же, вероятнее всего убил свою невинную жертву

Миронович, доставленный в кабинет помощника прокурора, выглядел спокойным. Он, видимо, старался держать себя в руках и никак не проявлял гнева, обычного в такой ситуации признака слабости. Но Сакс не сомневался, что Мироновичу, не понаслышке знавшему методы работы полиции, это внешнее спокойствие давалось нелегко. Миронович должен был понимать, что сам способ подобного приовда на допрос — в сопровождении урядника с помощником — был плохим предзнаменованием.

После необходимых формальностей, связанных с заполнением анкетной части протокола допроса, Александр Францевич приступил к содержательной его части, а именно к выяснению того, что подрывало доверие следствия к прежним показаниям Мироновича. По мнению следователя, такой возврат к уже, казалось бы, выяснинным моментам, должен был привести подозреваемого в состояние если не паники, то, по крайней мере, беспокойству.

— Скажите, г — н Миронович, что вы делали вечером в день убийства. Подробно, пожалуйста, опишите все ваши действия.

— Сие делалось мною неоднократно и притом в разной форме. Добавить или изменить сказанное прежде не нахожу возможным, — спокойно ответил Миронович.

— Потрудитесь ещё раз повторить, — следователь также старался выглядеть невозмутимым.

— Был в кассе до 9–ти часов вечера, как обычно. Потом конкой от Знаменской площади поехал домой, на Болотную.

— Опишите, пожалуйста, подробнее проделанный путь. Как Вы добирались? Может, кого встретили по пути?

— Ну, я вышел из кассы на Невский, пошел к остановке конки в сторону Знаменской церкви. Мне навстречу попалась моя знакомая, Анна Филиппова…

— Я уточняю, — помощник прокурора повернулся в сторону секретаря, давая понять, что реплика нуждается в занесении в протокол, — Речь идёт о вашей бывшей сожительнице, от которой вы прижили пятерых детей, — интонация Сакса была чрезвычайно едкой, — Не так ли? Или Вы подразумеваете встречу с некоей другой Анной Филипповой?

— Ту самую, — коротко кивнул Миронович и досадливо поморщился, — Только какое имеет отношение к делу сделанное Вами уточнение? Ну, хоть бы и прижила она от меня детей, так что с того? Вы, чай, не синодальная комиссия! А я, чай, не монах! Так кому какое дело до моей частной жизни?!

— Продолжайте, — не стал углубляться в спор Александр Францевич, — Итак, встретили бывшую сожительницу…

— Мы с ней поговорили о том, о сём, я её проводил до её дома. Она живет по Невскому проспекту через 3 дома от кассы. Потом поехал домой.

— Прямо так и домой, — ехидно пробормотал помощник следователя, — Похоже, вы запамятовали, Иван Иваныч. Может, напряжете свою память? Вспомните: для того, чтобы её проводить, вы повернули назад, прошли опять мимо своего двора, потом ещё дальше в сторону Аничкова моста, дошли до дома под нумером 51… Припоминаете? А что же было дальше?

Миронович озадаченно и настороженно посмотрел на следователя:

— Ну, там я ещё портного встретил, Гершовича, он мне шьет. И мы с ним вместе пошли по Невскому. Так и что?

— Это я Вас спрашиваю: так и что, г — н Миронович? Что было потом?!

— Да ничего… Потом расстались. Он домой пошел, а я на станцию конки.

— Странная у вас память, однако, Иван Иваныч, прошло — то всего ничего с той субботы, а вы уже столько запамятовали! — рявкнул Сакс.

Но Миронович оказался не промах и тоже возвысил голос:

— Что это я запамятовал?! На что это Вы намекаете?!

— Ну, как же — с, как же — с!.. Память, стало быть не возвращается? Вы хотите знать, насколько я осведомлён о событиях того вечера? Я осведомлён достаточно! Я знаю, что Вы вернулись в кассу после встречи с портным, но нам про это — ни гу — гу. Как Вы думаете, какой вывод из всего этого я делаю?