зададим сначала себе вопрос: что это значит — понять человека автохтонно, т. е. не так как я

его понимаю, а так, как я вижу его понимание самого себя. Когда я сформулировал так этот

вопрос, то я вижу, что автохтонный человек есть существо понимающее. Я, его

конструирующее, и он — конструируемое — одно и то же. Моя работа по конструированию

его модели — одна из форм его самопонимания. Человек есть тот, кто существует через

понимание, а не через бытие как животное или как ангел. Или еще проще. Я задаю вопрос:

что такое человек? Автохтонно ответить на этот вопрос, это значит сказать, что человек –

существо, существующее через задавание вопросов относительно самого себя.

Единственное, что я могу сделать, это обратить внимание на то, что я сделал. А я задал

вопрос о том, кто я такой. И этим я уже ответил: человек существует через задавание

вопросов. Это вопрошающее существо. Не временно вопрошающее, а по сути своего бытия.

Вот тогда это действительно автохтонно и конститутивно.

Хайдеггер вводит свое понятие о человеке вот таким автохтонным образом. Он

начинает с вопроса о бытии, а затем спрашивает: с какой стати мы будем задавать этот

вопрос? Для картезианского человека здесь нет проблемы. Есть я, исследующий вещи, а есть

вещи, которые исследуются мной. И я буду задавать вопросы к ним. А для философа есть

6

вопрос. Если я спрашиваю о бытии, то у кого я спрашиваю? Хайдеггер обращает внимание

на то, что есть существо вроде меня, которое уже этим вопросом озадачено. Оно уже

существует как вопрос. Быть человеком — это значит быть озадаченным бытием самим по

себе. Вот это автохтонное определение. И поэтому совершенно очевидно, что то, что

Хайдеггер называет экзистенциальной аналитикой, есть фундамент всякой онтологии,

потому что вопрос о всякой онтологии есть фундамент этого способа бытия. Они взаимны,

они герменевтичны, как он выражается. Мы можем понять человека только как

вопрошающего о смысле бытия. Мы можем понять бытие только через то, как человек

существует в качестве такого вопрошающего. Вот это проект Хайдеггера. И я обращаю

внимание на него, потому что здесь демонстрируется, что значит автохтонность и

конститутивность. Это его внутренне определение, а не мои внешние заверения о нем.

Это то, о чем я хотел бы поговорить — о модели. Но это слово, как мне кажется,

совсем не применимо к человеку. Я хочу поговорить о человеке как о возможном ядре этой

эпистемы. И это я имею в виду, когда говорю, что философия отродясь была

антропологически центрирована. Философия не есть некоторая наука-эпистема о человеке.

Философия прежде всего возражает против такого видения человеческого разумного

поведения. Утверждение о том, что мы должны разработать правильные теории и

инструменты, а потом работать, не принадлежит философии. Так поступает прагматически

ориентированная наука. Философия совершенно иначе ориентируется по отношению к

человеку. В философии человек совершенно иначе ориентируется относительно себя и

относительно всего сущего. Когда я определил тему своего доклада «Философия как

антропология», разумеется, я понимал, что я эту философию специальным образом

центрирую. Я задаю вопрос к ней, как в философии тема человека каждый раз ставится и

определяется. Я отвечаю на этот вопрос так, разумеется, со ссылкой на Хайдеггера: всю

европейскую философию можно понять как антропологию. Разумеется, не как теорию о

человеке, а как вот эту историю человеческой озадаченности человека о самом себе и мире.

Философия понимает человека как фундаментально озадаченное существо,

вопрошающее и мыслящее. Это первый подход к тому, что такое в философии понятие

мышления. Это именно человеческая онтологическая озадаченность. Ответ на вопрос «как

возможен человек?» состоит в следующем: бытие может быть озадаченным самим собой. В

центр философии человека поставил Хайдеггер, а вовсе не Фуко или кто-то еще. Это он

повернул нашу философскую метафизическую мысль к человеку и повернул не просто как к