Марья Петровна. Как у тебя холодно это слово «люблю». Мне кажется, ты хочешь сказать мне: «я тобой любуюсь иногда». А любить — ведь это не то, это другое… Вон крестьяне или крестьянки, если любят кого очень, так говорят: «я жалею его». И это правда: кого любишь, так жалеешь.

Ашметьев. «Жалею, жалею», как это хорошо, в самом деле, это надо записать. (Вынимает книжку и записывает.)Я отправлюсь купаться, скоро и обедать пора. У нас нынче никто не обедает?

Марья Петровна. Не знаю. Вероятно, Зубарев, а может быть, и Вершинский приедет.

Ашметьев. Очень рад буду. (Уходит.)

Марья Петровна, потом Варя.

Марья Петровна (всматриваясь). Кто-то подъехал к парку… или… мимо. Ах, нет, вон бежит… Да это, кажется, Варя.

За сценой голос:

За сценой: «Ой ли, ой ли». — Входит Варя в сарафане, голова повязана платочком.

Варя. Ох, жарко! Сгорю, сгорю! (Снимаете головы платок и обмахивается.)

Марья Петровна (целует Варю). Варюша, милая.

Варя. Здравствуй! Уж я купалась, купалась сегодня утром, а все не помогает. Что это ты такая хорошенькая сегодня?

Марья Петровна. Ну, полно, все такая же.

Варя. Нет, я правду говорю. Если б я была мужчина, я бы тебя зацеловала. И какая ты нарядная!

Марья Петровна. Да разве ты не знаешь, ведь ко мне муж приехал, Александр Львович.

Варя. Ах, так вот что!

Марья Петровна. Тебе отец не сказывал?

Варя. Нет, он со мною другую неделю не говорит. Да меня и дома дня три не было, я у тети в городе гостила. Так прощай!

Марья Петровна. Нет, нет, ни за что не пущу.

Варя. Нельзя. Видишь, какая я растрепанная. Да я к тебе и так не надолго, меня тут дожидается…

Марья Петровна. Кто?

Варя. Провожатый. (Смеется.)Я ямщика наняла.

Марья Петровна. Так отпусти провожатого, ты мне нужна, очень нужна. Я тебя сама отвезу домой вечером.

Варя. Зачем я тебе? Ну, сказывай скорей.

Марья Петровна. После, после, теперь про себя мне говори! Как ты с Вершинским?

Варя. Ах, не говори, видеть его не могу.

Марья Петровна. Поссорились?

Варя. Никакой ссоры.

Марья Петровна. Так что же?

Варя (хладнокровно). Я его возненавидела.

Марья Петровна. Это за что? Каким образом, когда?

Варя. В прошлое воскресенье. Он был у нас целый день, обедал, ну, и ничего.

Марья Петровна. Нравился тебе?

Варя. Не то что нравился, а так себе, не противен.

Марья Петровна. А вечером?

Варя. А вечером возненавидела.

Марья Петровна. Да за что?

Варя. Была у нас помочь, косили большой луг; потом хороводы водили, песни пели, и мы были на лугу. Мне так хорошо, так хорошо, так весело было, подбегаю я к нему: «Хорошо?» спрашиваю. А он сморщил свои губы, ухмыляется, очки свои вздергивает… «Недурно, говорит, однообразно немножко и диковато». Взглянула я на него — чистая птица какая-то: в своем сюртучке, на тоненьких ножках, эти очки… У! Птица! Убежала домой, спряталась, так он и уехал. Отец рассердился.

Марья Петровна. Чем же это кончится, Варя?

Варя. Отдадут меня за него, уговорят. Ведь если б он не жених, так ничего, мужчина как мужчина; а как подумаешь, что такому… А ведь начнут уговаривать — и уговорят, и живи с таким.

Марья Петровна. Велико это слово: уговорят.

Варя. Для нас с тобой очень велико. Ах, как мы глупы!

Марья Петровна. Правда твоя, правда.

Варя. Задумаем мы что-нибудь, и кажется хорошо, и сделать бы так надобно; начнут нас уговаривать, уговаривать — и уговорят. Ах, если б я умела говорить так, как Вертинский! А то сидят, и мы сидим с вытянутыми лицами. Ведь если со стороны посмотреть, скажут — дурочки.