Откуда у Джамили этот киоск? Каждый раз рассказывают новую историю. Некогда говорили, что он ограбил почтовое отделение и там ему попались алмазы, на эти деньги он и купил киоск. После уверяли, что ему перепало наследство от тети его жены, но потом сообразили, что это маловероятно, ведь он был еще холост, когда купил заведение. И вот несколько недель назад мы услышали последнюю версию. Сам Джамили рассказал.

Мы пришли к нему в заведение с Салмоном, а Салмон, где бы ни появился, он везде в почете. Только Джамили завидел его, сразу бросился протирать стол, а его "Милости просим!" можно было слышать на другом конце улицы.

— Садитесь, садитесь, — пригласил он, — разрезать вам арбуз?

— Подходит, — соглашается Салмон.

Джамили расстилает большую белую скатерть, разрезает арбуз, отрезает большой кусок брынзы, кладет зеленый перчик, ставит на стол тарелку с "битыми" оливками" [14] и бутылку арака.

"Еще минутку, — говорит хозяин заведения, — и я разогрею для вас лаваш с луком".

Так — везде, куда приходит Салмон, — ему оказывают большой почет.

После того, как Джамили поставил разогреваться лаваш, Салмон сказал:

— Сегодня ты расскажешь моему другу, откуда у тебя этот киоск.

— А нужно ли? — скривил Джамили физиономию. — Зачем вытаскивать скорпионов из-под камня?

— Джамили, все скорпионы сдохли! — говорит Салмон. — Давай, выпей с нами арака и выкладывай историю.

— Салмон, ей-Богу, ты же знаешь, я никогда не распространяюсь на эту тему.

— Я знаю, — отвечает Салмон, — но сегодня ты расскажешь.

— Хорошо, — вздыхает Джамили, — только из уважения к тебе.

Итак, однажды утром, когда я в больнице вез тележку с пациентом, пришел адвокат и спросил, кто здесь Джамили.

— Джамили! — перебивает его Салмон. — Не надо засорять рассказ ерундой, но и не упускай главного! Расскажи-ка все с самого начала. Что ты делал в больнице, и почему к тебе пришел адвокат?

— Хорошо, — отвечает Джамили, — только из уважения к тебе я расскажу все с самого начала. Это было лет двадцать восемь назад. Я тогда еще был санитаром больницы в Яффо. Готовлю больных, доставляю их в операционную, а потом жду, когда с ними закончат. Если пациент жив, везу его обратно в отделение. А если отдал Богу душу, прикрепляю бирку на большой палец ноги и везу в морг, что на заднем дворе, прошу его передать привет на небеса и запираю дверь. А открываю только когда приезжает машина, чтобы забрать труп в погребальную контору.

Однажды резали какого-то старика. И кто-то ошибся, может, врач, а может, я, кто знает. Как бы там ни было, я нацепил старику бирку на палец и повез на тележке во двор. Ты ж понимаешь, из трех оперированных двое отдавали концы, и только один выживал. Дело было двадцать восемь лет назад, это потом врачи кое-чему научились, набрались опыта. И на трех оперированных теперь приходится уже двое выживших. Только один отправляется в морг.

…Так вот, может, уже по привычке я и повез старика сразу в морг. Поверь мне, не специально… Возьми кусочек брынзы, она хорошо идет с арбузом. Как тебе оливки? Я покупаю их у одного старика в Дженине. Каждый сезон три большие банки…

Итак, где мы остановились? Примерно в полдень приезжает перевозка забирать покойников. Их было где-то двое или трое. Я открываю дверь морга, включаю свет, и тут раздается: "Ой! Ой!"

Уже три года я работал в больнице, но еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в холодильнике разговаривал, поверь мне, уж эти-то умеют молчать. Ну, подумал, что мне послышалось, может, просто кто-то разговаривает на улице. Но как только ребята из похоронки опустили носилки, чтобы взять свой товар, как снова звучит: "Ой! Ой!"… Тебе добавить немного воды в арак? Закуси огурчиком, очень вкусно…

Итак, где мы остановились? Ага, услышали "Ой! Ой!.." Водитель похоронной машины отпрыгнул назад и говорит своему помощнику: "Мертвецы заговорили! Мертвецы заговорили!" Забросили они носилки в кузов, сели в машину и понеслись, как от дьявола. Я же вошел внутрь и ищу, откуда доносится голос. И что я вижу? Лежит старик с биркой на пальце, которого я привез сюда утром, и один глаз у него открыт. Вдруг этот дед спрашивает: "Эй!.. Есть здесь кто-нибудь?"

Я подхожу к нему и осторожно спрашиваю:

— Э-э-э, да вы не умерли?

А он мне:

— Я умираю… от жажды. В горле пересохло.

— Послушайте, — говорю я ему тогда, — мне, конечно, не трудно дать вам воды, но вы ведь умерли, как же вы будете пить?

— Я умер? — удивляется он. — Но я совсем не чувствую себя мертвым.

— Это нормальное явление, — говорю я, — когда человеку отрезают ногу, потом еще год ему кажется, что она у него болит. То же самое, когда умирают: около года вам будет казаться, что вы живы, но не переживайте, постепенно это пройдет.