С сердечным приветом из далекого прошлого

[125] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру**1

Гейдельберг, 1.3.1948 г. Профессор Ясперс

Гейдельберг/Плёк, 66 [штемпель]

Дорогой Хайдеггер!

То, что я Вам сегодня пишу, вызвано нынешней ситуацией перед переселением в Базель™, но основано на давнем желании после столькихлет сказать Вам хотя бы несколько слов. Я не мог взять на себя инициативу, коль скоро у Вас она исчезла, и я совершенно не

знал, с кем буду говорить. Этого я и сегодня не знаю, однако, мне кажется, молчания достаточно.

Когда в 1945 году миновала опасность национал-социалистской цензуры, я ждал от Вас письма, которое объяснило бы мне непонятное. Поскольку начиная с 1933 года Вы, не сказав ни слова, перестали встречаться со мной, а потом и писать™, я надеялся, что Вы воспользуетесь возможностью и откровенно объяснитесь.

Но произошло нечто иное. В конце 1945 года комиссия Фрайбургского университета™, ссылаясь на Ваше собственное пожелание, запросила меня о Вас. После некоторых колебаний я счел, что отказать нельзя, и ответил"1. Адресата я уполномочил, если Вы пожелаете, ознакомить Вас со всеми практически важными пассажами. На всякий случай прилагаю копию того письма. Содержание его я и сейчас считаю правильным.

Когда много лет назад, году в 1934, передо мной на столе лежала достоверная и полная копия Вашего письма насчет приглашения Баумгартена в Гёттинген [342] , я еще мог сказать Вам, что я думаю. Я этого не сделал — из недоверия ко всякому, кто в государстве террора конкретно не выказал себя настоящим другом. Я последовал caute Спинозы [343] и совету Платона: в такие времена следует укрыться, как во время урагана [344] . То, что я мог сказать тогда, я не сказал и в упомянутом письме 1945 года. По мере сил отодвинув личные обиды — Ваши слова об интеллектуальном окружении Макса Вебера и о Вашем использовании слова "еврей", учитывая его тогдашнее значение, не могут быть между нами забыты, — в том письме во Фрайбург я ограничился объективно важным. Трезвая сдержанность этих слов не позволит Вам ощутить, что у меня на сердце. Письмо было написано с намерением высказать неиэбеж-

нов и в опасной для Вас245 ситуации сделать все возможное, чтобы Вы могли продолжить работу,

Связывающие нас добрые воспоминания из давно ушедшего мира для меня живы по-прежнему. Хотя с 1933 года мы жили в разных. мирах, не поддерживая никаких контактов. Фактически произошел разрыву тем более что безмолвно возобновить былые отношения едва ли возможно.

Но мне не по душе и почти невыносима разлука с человеком, с которым я был некогда связт. Разлука с Вами ящ>залам^я с 1933 го^ да, но со временем, как обычно бывает, еще в тридцатые годы, эта боль почти исчезла под напором куда более чудовищных, событий. Осталось лишь далекое воспоминание да изредка, снова и снова, удивление.

Однако сейчас, как и прежде, мне не хочется, чтобы этот разрыв — ведь он и в самом деле не был осуществлен Вами нарочито и определенно — стал окончательным оттого, что я о нем говорю. Что до меня, то я скорее хотел бы сохранить возможность когда-нибудь вновь серьезно с Вами побеседовать. Еще мне хотелось бы при случае помочь моими скромными силами, если Вам вдруг не разрешат печататься. Публикация Ваших работ важна не просто с точки зрения лично моего негасимого интереса, но, само собой разумеется, с точки зрения несомненного и реального общеевропейского интереса. С 1945 года я при всякой возможности твержу об

Зимой 1945 года я послал Вам первый номер "Вандлунг" с двумя первыми моими заявлениями по поводу нынешней ситуацшш. Как и ранее, Вы не подтвердили получение. Я бы и впредь охотно посылал Вам мои публикации, коль скоро Вы бы не запретили мне это Вашим непрерывным молчанием, которому я уступаю.

Опасиотш, чтат>1пережили, янепишу. Что мы с женой все еще живы, я по-прежнему каждый день воспринимаю как чудо. Физическое мое нездоровье без изменений. Сил, как всегда, мало.

Приветствую Вас, с наилучшими пожеланиями,

Ваш

[КарлЯсперс]

[126] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру"*

Базель, 6.2.1949

Дорогой Хайдеггер!

Я уже давно хотел Вам написать. И вот сегодня, воскресным утром, наконец-то пришла решимость. Попробую.

Некогда между нами было что-то, что нас связывало. Я не могу поверить, что это исчезло без остатка. Мне кажется, настало время обратиться к Вам в надежде, что Вы пойдете навстречу моему желанию изредка обмениваться словечком-другим.

До 1933 года оба мы были не такими, как сейчас. Необходим какой-то минимум фраз, чтобы вновь отыскать точку соприкосновения, которая позволяла нам говорить друг с другом — уже и тогда с некоторыми странными сопутствующими обстоятельствами.

В 1945 году я ждал объяснения с Вашей стороны, — ждал, так как мне казалось, что инициатива с моей стороны разрушит все, что было в то время возможно. Осенью 45-го я послал Вам пер-

Мартин Хайдегтер/Карл Ясперс

вый номер журнала "Вацдлунг" [350] . Может бьпъ, думал я, мои первые публичные заявления в этом издании дадут Вам повод сказать мне нечто такое, что до 1945 года высказать было невозможно.

В декабре 45-го на запрос фрайбургской комиссии, которая в свою очередь ссылалась на Вас, я написал касательно Вас письмо [351] . И уполномочил комиссию ознакомить Вас с этим письмом, прежде всего с важнейшими его положениями, а затем и с полным текстом. Читали ли Вы его, я не знаю, но смею предположить, что читали. Из него Вам известно, что вынуждало меня ждать, не найдете ли Вы слова для меня: не только Ваш молчаливый разрыв всех контактов с 1933 года, но прежде всего Ваше письмо о Баумгартене, копию которого я видел в 1934-м [352] . Эта минута была одной из важнейших в моей жизни. Личное недоумение было неотделимо от объективной значимости происходящего. Я не упомянул о письме, написанном Вашей собственной рукой и прочитанном мною в августе 1933-го. Молодой человек, которому оно было адресовано, в смятении приехал ко мне в Ольденбург, чтобы вместе со мной мотивировать радикальность решения — противоположного тому, которого Вы требовали в письме [353] , причем в манере, дотоле мне незнакомой.