Потом штабной автобус уехал в Москву, и у ворот коттеджа стало пусто. Внутри еще шумели гости, а снаружи остался один Трубочист. Он сидел на дальнем пригорочке, и его черный фрак хорошо смотрелся на фоне полевых цветов.

Гриша решил, что его забыли специально… Надо ехать домой на электричке. А поскольку он во фраке и в бабочке, ни один мент не посмеет его задержать… Трубочист решил пару дней отдохнуть с женой, а потом позвонить адвокату Кузькину. Или даже самому майору Муромцеву… Бригадир обещал, что все будет путем!

«Форд» для Дюкино был экзотикой. Как верблюд на Тверской… Дорога в деревне состояла из луж, рытвин и колдобин. Паше приходилось ехать прогулочным шагом. А рядом с иномаркой бежала стайка школьников младших классов. Местные Гавроши орали весело, громко и матерно.

Деревня была не маленькая. Это почти село, но без церкви… Вместо храма в центре населенного пункта Дюкино стоял мощный магазин. Это просто каменный лабаз – торговая крепость с системой укреплений! На высоком крыльце сверкала новенькая стальная дверь на три замка и окно с железной решеткой. Но прутья в ней не из обычной арматуры, а кованых брусьев толщиной с банан.

На фасаде красовалась надпись «Супермаркет», а чуть повыше под тонкой штукатуркой проступало старое название заведения – «Сельпо».

Единственный магазин, это центр духовной и культурной жизни деревни. Это местная эстрада, местное радио, телевидение и справочное бюро… Паша зашел внутрь торговой точки и быстро начал тратить общественные деньги. И на что? Круг слегка копченой соевой колбасы с названием «Краковская», бутылку малороссийской водки, которую пьют герои наших сериалов, а еще два стакана и пакет.

Он вышел на крыльцо, позвякивая приманкой. Но клева не было… Вся дичь попряталась по своим норам. Время были слишком неопределенное. Кто выпил в обед, тот уже побазарил и залег в спячку, а пьющие в ужин еще трудились в поте лица и ждали заветного часа.

За спиной появилась баба, наблюдавшая за Павлом еще в магазине.

– Красивую ты бутылку взял! Она давно на полке стояла. Я на нее три месяца глаза пялила… Дорогая, зараза! А что там внутри – неизвестно.

– Так можно попробовать. Но неудобно вот так на крыльце.

– А зачем же здесь? Можем ко мне пойти. Я баба вдовая – это не зазорно.

Паша попытался оценить собеседницу… Она гораздо моложе, чем казалась на первый взгляд. Совсем даже не баба, а милашка в районе сорока лет… Этот серый платок и телогрейка из колхозных времен – они всех женщин и даже девушек сразу делали бабами – жили были старик со старухой.

Пока шли к «Форду», они познакомились. У милашки и имя было похожее – Мила. Это от Людмилы…

Муромцев не очень собирался пить. Но ему надо было где-то пристроить машину, где-то ночевать и где-то получить информацию о Евдокии Пугиной… Говорливая Мила вполне могла обеспечить все эти потребности. А кроме того очень хотелось есть, а хозяйка бросала на стол не хилую закуску, а полноценное питание.

– Одежда у тебя, Паша, странная. Будто ты сюда за Оскаром приехал.

– Я, Мила, поэт. А это звучит гордо… Мне заказали поэму на сельскую тему. Надо надышаться воздухом лесов и полей.

– Надышаться?.. Ты, стало быть, за вдохновением приехал?

– Вроде того… А еще ностальгия замучила! Я, Милочка, в детстве в деревне жил. А потом увезли меня в город. Это теснота, гарь, толпы народа… Скучаю я по соловьям, по запаху навоза… А у вас, Мила, нет таких, что из города сюда возвращаются?

– Есть одна. Но она вроде как пыльным мешком ударенная. Нет, она не совсем свихнутая, а так – немножко сбрендила… У мужа миллионы во всех заграницах! Могла бы на Канары – так нет, она каждый год в Дюкино идет! Одно слово – Дуня Пугина.

– Интересная личность. Я имею ввиду, что в поэтическом смысле – это несчастный образ.

– Ты наливай еще, Павлик… Так вот, эта Евдокия и живет здесь, как образ! В огороде не копается, самогонку не гонит, перед мужиками хвостом не крутит. Не человек, а кукла! Одни прогулки на уме. Перед закатом вдоль реки мотается, как привидение. Туда – сюда, сюда – туда…

– Так сейчас и есть – перед закатом… Я, Людмила, пойду воздухом подышать. Где тут у вас река?

– За калиткой идешь направо, до водокачки. Там сам увидишь… Ночевать придешь?

– Скорее всего.

– Тебе, Паша, отдельно стелить, или со мной ляжешь?

– Отдельно… Ты извини, Мила, но я еще не очень с тобой сроднился. Ты прямо хочешь, как в мыльной опере – раз, два – и в койку!

– Хочу!.. Ладно, до завтра потерплю, а потом обижусь… Я, ведь, Павел, женщина! У меня свои чувства имеются…