Плетясь по длинному темному коридору, в котором с роду не горел свет, Померанцев размышлял о том, что будет делать, когда встретит Фарита. Он как раз пытался сформулировать вопросы, которые задаст татарину, и поэтому не заметил человека стоящего раком посреди коридора и завязывающего шнурки.

Вадик толкнул его прямо в откляченную жопу и человек полетел головой вперед, издав веское, раскатистое «Бля!!».

Вадик в испуге замер пытаясь рассмотреть, что он натворил.

— Померанцев, бля, гондон, бля! — Загудело на уровне пола. — У тебя, бля, что — глаза на жопе? Ты когда, гондонище, перестанешь на ходу спать, бля?

Вадик облегченно вздохнул. То был всего лишь Саныч, целый и невредимый, судя по реплике.

Саныч тяжело поднялся с пола и подошел к Вадику вплотную, взял его за пуговицу рабочего халата, и тихо произнес:

— Вот что, Померанцев, кончай мечтать, еб твою мать. Ты уже заебал. Сам подумай, так замечтаешься и руку себе отмахнешь фрезой, нах, и не заметишь.

Саныч внезапно запнулся и пристально уставился на Вадика. Тот глупо и немного смущенно улыбался.

— Ты чего лыбишься, нах? — Cпросил Саныч. — Ты чего?

— А что? — удивился Вадик — что такое?

— Да у тебя ебальник такой счастливый, будто ты где на халяву ящик водки отхватил…

— Это Саныч, все внешнее, наносное. Тлен. — Невпопад ответил Вадик, продолжая думать о Фарите, — Главное то, что внутри!

— А! — Коротко ответил Саныч.

Он смерил Вадика цепким взглядом, и заторопился в сторону раздевалки. Померанцев еще немного постоял на месте, пытаясь понять, что он такого сказал. Потом пожал плечами и пошел одеваться. Очень хотелось есть.

На этот раз он позвонил в дверь. Маринка была дома — звук телевизора был слышен даже сквозь закрытую дверь. Не открывали долго. Вадик успел позвонить три раза, прежде чем в замке со скрежетом заворочался ключ.

Дверь распахнулась и Вадик вошел в коридор. Маринка стояла посредине прихожей, уперев руки в бока. Выглядела она грозной — длинная обесцвеченная прядб спадала на раскрасневшуюся щек, глаза зло горели, полные губы кривились в презрительной ухмылке.

— Ну — громким шепотом сказала она — и где ты шлялся?

Вадик захлопнул дверь и Маринка сорвалась на крик:

— Паскуда приблудная, где тебя носило ебаный кобель?

Вадик лишь улыбнулся в ответ. Внутри у него было тепло и хорошо, ссориться совсем не хотелось.

— Нажрался, алкаш?

Маринка шагнула ближе и хищно втянула воздух ноздрями. Вадик успел заметить, что из правой ноздри торчит длинный жесткий волос. Радость внутри угасала как костер, в который поссал пионер.

— Работы было много, — сказал он, — пришлось остаться на фабрике. Зато зарплату дали.

— Погань ебучая, — протрубила супруга, — пропил наверно все член моржовый!

Вадик вытащил из внутреннего кармана пальто горсть мятых бумажек и протянул жене. Та ловко, одним движением выхватила деньги у него из руки и отработанным жестом развернула их веером.

— Ишь, ты, — подивилась она — надо же, все на месте, твои гроши. Где ж тебя носило? У блядей что ли был? Где ж ты такую нашел что она на тебя польстилась? Слепая, небось, блядища была, да глухая…

Тепло внутри живота угасло совсем. Внутри него остался только голод. Вадику стало скучно, в голове образовалась странная пустота, и он стал стаскивать с себя пальто.

— Заходи уж, кобель, — тоном ниже сказала Маринка, — твое счастье я сегодня добрая. Обед готов. Как раз себе стряпала. Иди жрать, пока не остыло…

Она повернулась и пошла в комнату, прятать деньги в щель между секретером и платяным шкафом.

Вадик тоскливо посмотрел ей вслед и принялся развязывать ботинки. Ему казалось что он попал в странный и страшный сон Все кругом было чужое. Не свое. Внешнее.

Он пошел на кухню, размышляя о том, что же внутри него изменилось. Все свое стало чужим и непривычным, а все чужое и незнакомое — своим.

«Наверно это оттого, — подумалось ему, — что предназначение близко».

На кухне он сразу уселся за стол. Подошла Маринка и бросила перед ним на стол ложку и вилку. Потом взяла глубокую тарелку, плеснула в нее половник борща и шмякнула туда же большой кусок вареного мяса. Красные брызги борща полетели во все стороны, забрызгав ее домашний халат.

— Вот блядство! — Прокомментировала она и поставила тарелку перед мужем.

— Жри, давай, блядун копеечный, смотри засеку тебя с бабой, хуй отрежу, и тебе же скормлю.