Из донесения политотдела группы войск С. А. Калинина от 31 июля 1941 г.: «Противник, 12-я [пехотная] дивизия, сменившая 19-ю пд, упорно занимает оборону и контратаками танков с подвижными огневыми средствами вынудил 561-й сп 91-й сд и до 2 полков 89-й сд отойти на восточный берег р. Вопь… Необходимо отметить, что дивизии за последние дни понесли довольно большие потери ранеными, убитыми и без вести пропавшими» [505] . Подписал полковой комиссар Маневич.

А вот что записал Василий Гроссман со слов самого Н. А. Шляпина: «24 июля 91-я дивизия дралась под местечком Балашово. Полк был смят немецкими танками. Народ побежал, ночью приняли решение отойти за реку Вопь. Противник опередил, занял переправы и открыл огонь; люди побежали. Я бросился наперерез, в лесу собрал 5 групп. Решил пойти на прорыв у деревни Мамоново с 150 людьми и с 4 гаубицами. Когда вышли к Мамоново, их окружили 25 танков, вывели из строя пушки. И снова все побежали в лес» [506] . Остатки дивизии во главе с комдивом ушли за Вопь. Несколько раз собирал Н. А. Шляпин людей, и несколько раз они разбегались под огнем противника. Тогда, снова собрав до 120 военнослужащих, он повел их не на восток, а на запад, в глубь лесов, чтобы лучше организоваться. По пути встретили работников штадива и еще человек сорок личного состава. В лесах встретили еще больше людей и штаб, как оказалось, 134-й дивизии (25-й стрелковый корпус 19-й армии, его незадачливая судьба описана в СБД № 37 и в докладной Главного Военного Прокурора диввоенюриста В. И. Носова Л. З. Мехлису) во главе с подполковником Светличным. Из своей дивизии было около 2 тысяч, до 500 примкнуло из других частей — из них сформировали полк. Вот эти красноармейцы и командиры и стали основой «лесной дивизии». 29 июня снова попытались прорваться на восток через линию фронта. Попытка оказалась неудачной, начштаба Светличный бросил отряд и сбежал, за него остался начальник 5-го отделения штадива капитан Баринов. Шляпин и подполковник Белявский повели отряд еще дальше на запад. 30 июля отбили несколько атак неприятеля, подбили бронемашину. 31 июля инициативный и настойчивый комиссар начал формировать из осколков нормальную войсковую часть. Разбил весь личный состав на пять батальонов, а батальоны — на роты. Назвал часть сводной дивизией, сформировал штаб, политотдел, прокуратуру, партийную организацию. Начали издавать газету «За Родину» (ее печатали две машинистки), выпустили семь номеров. До 7 августа провели несколько удачных операций, захватили десятки мотоциклов, бронемашину, автомашины, разгромили несколько автоколонн, штаб, батареи минометов и артиллерии. Посылали на восток группы — разведать переправы на реке и установить связь со своими. А потом появился генерал И. В. Болдин. И через линию фронта с запиской пошли его люди, а не люди Шляпина, в частности пошел политрук К. Н. Осипов; уже 15 августа Осипов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Если сложить две тысячи людей И. В. Болдина (если они до Бердинского леса и реки Вопь все же дошли) с пятью батальонами под командой полкового комиссара, то никак не будет 1654 бойца и командира. Больше должно быть. Но Н. А. Шляпин уже в звании бригадного комиссара погиб осенью 41-го при выходе из окружения, поэтому после войны ничего возразить не мог, и ничто не помешало Болдину приписать себе «авторство» той «лесной дивизии», что была упомянута в Приказе Ставки № 270, и его героического прорыва из вражеского тыла. Записи же Гроссмана увидели свет лишь во время горбачевской «перестройки». Любопытно было бы также узнать, почему генерал среди награжденных орденом Ленина лиц из его группы назвал двух младших офицеров, красноармейца и младшего сержанта, но пропустил майора. Майор И. Т. Хотулев тоже был в «лесной дивизии», отличился в разведке, после выхода из окружения служил в Белорусском штабе партизанского движения (один из отделов штаба назывался «хозяйство Хотулева»).

Примечание. Не исключено. что фамилия Н. А. Шляпина не попала в Приказ № 270 из «политических соображений». В качестве негатива там были упомянуты якобы добровольно сдавшиеся в плен генералы Понеделин, Кириллов и Качалов; в качестве позитива — вышедшие из окружения бригадный комиссар Попель, полковник Новиков, генералы Болдин и Кузнецов, армейский комиссар Бирюков. Упоминание Шляпина вместо Болдина делало бы сальдо не в пользу строевых командиров, а подхлестнуть Приказ должен был как раз их.

Есть еще один человек, воспоминания которого могли бы пролить свет на загадочную «лесную дивизию». Это генерал-лейтенант С. А. Калинин, командовавший в боях под Ярцево оперативной группой, в которую как раз и входила 91-я СД. Он писал: «…в первых числах августа, в районе боев 91-й дивизии вышел из окружения с большой группой красноармейцев и командиров генерал И. В. Болдин… В лесу западнее реки Вопь к возглавляемому им отряду примкнули оставшиеся в тылу бойцы и командиры 91-й дивизии» [507] . Ясности не прибавилось. Кто к кому примкнул, Шляпин — к Болдину или Болдин — к Шляпину? И почему снова разрыв в датировках? Есть две даты — 7 и 11 августа. 11-го «лесная дивизия» вышла из окружения. А 7-го отряд Болдина соединился с отрядом Шляпина. Читаем в мемуарах самого И. В. Болдина: «Конец июля. Уже несколько дней мы хозяева бердинского леса» (с. 130). Буквально следом: «Ранним утром 9 августа состоялись проводы разведчиков» (с. 131). О том, что произошло 7 августа, нет ни слова. Зато есть другое. Разведчики пошли через линию фронта с запиской к… генерал-лейтенанту С. А. Калинину. Интересно выходит — остатки частей 91-й и 134-й дивизий в лесах не встретили, но о Калинине знают. Узнать могли только от людей из отряда Н. А. Шляпина. Закрадываются серьезные сомнения в искренности Болдина. Из того, что возникло столь явное несоответствие, следует, что ему было что скрывать. Вариантов могу предложить лишь два. «Лесная дивизия» Болдина действительно существовала. Но до линии фронта она не дошла, была перехвачена немцами и разбита во второй половине июля. Скажем, при попытке перехода шоссе Минск — Москва. Либо, не сумев преодолеть немецкие заслоны, распалась. Это могло быть сознательным решением руководства, также же это могло произойти стихийно. Если случилось второе (люди разбежались, не поверив в возможность организованного выхода из окружения), то это и есть то, что генерал скрыл от читателей. Тем более что маршрут Болдин выбрал не самый короткий, к Днепру, а минуя его — на север. Там, в районе Орши, Днепр в своем верхнем течении круто поворачивает с запада на юг, и можно обойти его русло. А потом витебскими и смоленскими лесами можно двигаться на восток. Но дорога эта настолько дальняя, что в ней все могло случиться. В том числе и то, о чем ну никак нельзя было писать в героических мемуарах.

И снова осталась у генерала горстка бойцов и командиров. Вот с этой сотней самых верных своих людей, с кем мыкался по вражеским тылам дольше всего, И. В. Болдин и наткнулся в лесах западнее Вопи на большой организованный отряд из личного состава 91-й дивизии во главе с ее замполитом. Вот она («1-я лесная») как бы и возникла вновь. По иронии судьбы, когда потерявшая командарма и члена Военного совета 50-я армия вышла к Туле, ее новым командующим был назначен как раз И. В. Болдин. Вопрос о порядочности и правдивости после войны, когда он сел за мемуары, уже не стоял. Казалось, все списали и война, и 270-й Приказ, да и вообще… «победителей не судят». И родился еще один миф, один из многих мифов этой войны. Ведь некому было опровергнуть написанное. Генерал Стрельбицкий в своих мемуарах лето 41-го вообще пропустил, хотя именно ему стыдиться было нечего, он тогда показал себя достойно и был за первые бои награжден орденом Красного Знамени. Остальные отряды той, первой «лесной дивизии», которые двигались не вместе с Болдиным и, возможно, другими маршрутами, могли и не выйти к своим, погибли в боях. Или вышли, но никто о них не узнал, ибо в приказы Ставки они не попали. Как, например, вот эти. Ни к кому не примыкали, шли себе лесами и в конце концов вышли.

В августе 1941 г. кавалерийская группа полковника Л. М. Доватора вела бои во вражеском тылу. Его конники уже не были «окруженцами»: их действия на оккупированной земле осуществлялись по приказу Верховного Командования и имели целью дезорганизовать коммуникации противника, сорвать снабжение его войск. 25 августа западнее г. Белый они встретили отряд военных численностью человек в 250. Старший группы, оборванный, заросший многодневной щетиной, уже, собственно, бородой, полковник представился как и.о. командира 2-й стрелковой дивизии К. П. Дюков. Но этот отряд уже не был сводным отрядом дивизии. Отступая из района крепости Осовец, 2-я с непрерывными боями, неся жестокие потери от ударов авиации, прошла районы Сокулок, Крынок, Малой и Большой Берестовицы и дошла до Рубежевичей на старой границе. При попытке пробиться дальше на восток, предпринятой 3 июля 1941 г., остатки дивизии прекратили существование. Отдельные разрозненные группы лесами Минской, Витебской и Смоленской областей стали продвигаться на восток. Группа полковника Дюкова сложилась из воинов разных частей, которые присоединились к нему на пути к своим, хотя в ней и были военнослужащие из 2-й, в частности командир саперного батальона капитан Лазарев. В ночь на 1 сентября 1941 г. окруженцы вместе с конницей с боем прорвались через боевые порядки немцев и вышли в расположение частей 30-й армии Западного фронта. Их «одиссея» закончилась. Еще имеется свидетельство о группе майора А. В. Андреева, командира 130-го КАП 1-го корпуса, также присоединившейся к Доватору. В середине октября 1941 г. Андреев командовал 978-м артполком 18-й СД Ленфронта (бывшей дивизии ЛАНО — Ленинградской армии народного ополчения). Майор И. Г. Грозников, командовавший 262-м КАП того же корпуса, числится пропавшим без вести в июне 1941 г.

Когда фронт ушел далеко на восток, части полевой жандармерии, охранявшие тыл германской армии, быстро и качественно организовали «фильтрацию» советских граждан, перемешавшихся по оккупированной территории. Кордоны, контрольно-пропускные пункты, «аусвайсы», патрулирование населенных пунктов, дорог и железнодорожных путей. Огромное количество мелких групп (два-три человека) и просто одиночек из остатков советских войск было выловлено ими и отправлено в концлагеря. Пытавшихся сопротивляться или бежать убивали. К началу зимы все было кончено. Кто не ушел в партизаны (или в полицаи и так называемые «силы местной самообороны»), не осел по деревням, став «примаками», — все оказались за колючей проволокой. Из письма С. П. Узгорской: «Здесь по Бобруйской дороге немцы прошли далеко к Смоленску, а из лесов до самого снега выходили большие и малые группы наших солдат, шли тысячи. Это я знаю от семьи моего мужа, жителей Славгорода Могилевской области. У них перед домом у дубка похоронен матрос (с Пинской речной флотилии. — Д. Е.), вышел с группой, узнал обстановку с немцами, где переправа через Сож, и матрос сказал — хватит, больше отступать не буду — и тут у дома в одиночку принял бой, он был с автоматом, здесь же его и похоронили — парень не старше 25-ти. Вот они, неизвестные герои! А сколько было погибших на здешних полях, всех жителей немцы выгоняли на поля почти месяц хоронить солдат. Очень много было среднеазиатов среди погибших. Под кручами у берегов пряталось много раненых солдат, так немцы установили таксу за каждого сданного солдата, среди жителей находились и такие, что доносили, особенно глупые ребятишки. А как выпал снег, то по следам немцы взяли почти всех, кто не сумел уйти к партизанам». Так в трагедии войск Западного Особого военного округа была поставлена точка.

Как логическое завершение, мне хотелось бы поставить рассказ о командовании белостокской группировкой, о том, что с ней произошло, когда начался распад обеих входивших в нее армий, когда штабы оказались предоставлены сами себе и самостоятельно начали выходить из вражеского кольца.

С самого начала боевых действий расположение штаба 10-й армии было засечено противником, и он был вынужден под непрерывными бомбежками постоянно оттягиваться от линии фронта все дальше в тыл. Только в первой половине дня 22 июня по штабу было нанесено четыре воздушных удара, последний раз — более чем 30 машинами. В ночь с 24 на 25 июня штаб переместился в лес в районе станции Валилы. Кроме собственно функции управления войсками, там был развернут формировочный пункт, куда патрулями и пограничниками направлялись потерявшие свои части и уходившие на восток мелкие группы и отдельные военнослужащие. Случались и недоразумения, когда за дезертиров «бдительными» патрульными и воинами-чекистами принимались снабженцы боевых частей, рыскавшие в тылах в поисках горючего, боеприпасов и провианта. Вспоминает Т. Я. Криницкий, 50-й танковый полк 25-й ТД: «Вечером Пожидаев вернулся из боя и приказал нам выехать рано утром 26.06 затемно, что мы и сделали. До Белостока добрались благополучно, но там склады с горючим были взорваны, и мы возвратились, но нас по дороге на Волковыск задержал патруль как дезертиров, машину отобрали, а лейтенанту приказали идти в штаб. Оказывается, в 700–800 м в лесу стоял штаб военного округа (10-й армии. — Д. Е.) и был сам маршал Кулик. Нас держали до захода солнца, все собирали по дорогам отступавших одиноких красноармейцев. Насобирали нас 30 человек. Построил капитан, тоже участник испанских событий, ибо имел орден Красного Знамени, и повел нас вверх к штабу, но штаб уже снимался. Палатка еще стояла, а три танка (2 Т-34 и 1 КВ) разворачивались вниз к дороге, и было очень много легковых машин, но нас стороной повели вверх по лесу, где мы прошли километра два и расположились на ночлег. Дали нам по баночке консервов, махорки, мы поужинали и легли спать. Под утро, а может и раньше, нас разбудили, посадили на машины и повезли, как сказал капитан, на передовую… Привезли нас, разгрузились. Только-только солнце начало подниматься, светало, и мы видим: наш полк, танкисты проверяют матчасть, и ходит наш Пожидаев. Как увидел и пришел к нам, капитан доложил, что привез дезертиров. Пожидаев посмотрел и говорит: „Это же мои бойцы, я вчера послал их в Белосток за горючим, а вы их задержали и считаете дезертирами“. Он хотел его застрелить, но только поругался, а говорить уже не мог, охрип и отпустил его на все четыре стороны и машины не дал» [508] .