Он испытывал непреодолимое желание схватить Венди, встряхнуть и силой вернуть к жизни, но разум подсказывал ему, что любое прикосновение к ней может вызвать крайне отрицательную реакцию. Его тело отчаянно хотело вновь ощутить тот жар, который сжигал их тогда и о результатах которого неумолимо свидетельствовал листок бумаги.

— Венди, я думаю, нам надо пожениться.

Она рывком подняла голову, ее ярко-голубые глаза расширились от изумления.

Нор и сам изумился. Он не собирался предлагать ничего подобного и не понимал, как это произошло. Слова сами сорвались с его языка.

— Нет! — вскинулась Венди. Ее щеки пылали, в глазах стоял ужас. Она толкнула Нора ладонями в грудь и отпрянула в сторону. — Нет! — Венди яростно замотала головой и побрела сама не зная куда. — Нет, я не могу! Не могу! — воскликнула она и инстинктивно направилась к стеклянной двери, пытаясь спастись бегством.

— Но почему? — воскликнул Нор, ошеломленный ее реакцией. В конце концов, это всего лишь предложение, которое следует обдумать. Разве он не самый выгодный из женихов? Он готов предложить ей весь мир на блюдечке с голубой каемочкой. Черт побери, неужели она этого не видит и не понимает всех выгод своего положения?

Венди помедлила, держась за ручку двери. Ее спина напряглась, плечи ссутулились.

— Это явилось бы… тюрьмой, — не оборачиваясь, сказала она.

Эти слова, полные глубочайшего отвращения, ударили Нора в самое сердце и на мгновение лишили его дара речи. Тюрьмой? Сравнение брака с тюрьмой ужасно и само по себе, но она сказала это так, словно речь шла о тягчайшей из пыток!

Нор молча стоял посередине комнаты, не зная, как реагировать, и постепенно приходя в себя, в то время как она, распахнув дверь, вышла на балкон. Сбежала от него, словно в этом предложении содержалось что-то чудовищное. Желудок Нортона свело судорогой. Это совершенно аномально, неправильно. Так же неправильно, как поза, в которой сидела Венди, когда он вошел.

Он посмотрел на листок бумаги, которую продолжал держать в руках. Венди Рэббитс зачала его ребенка. Следует выяснить, что именно расстроило ее до такой степени. Нельзя позволить ей уйти, скрыться и не подавать о себе вестей. Все в нем восстает против этого. Он должен быть с ней, должен удержать ее, чего бы это ни стоило!

Преисполненный решимости сделать все возможное — и даже невозможное, — чтобы удержать Венди, Нор бросил листок на кровать и тоже вышел на балкон. Венди стояла в самом дальнем углу, словно хотела спрятаться от него. Ее взгляд был устремлен на северный берег бухты, поверх тщательно ухоженных садов «Рокхилла», словно они — прекрасные, несмотря ни на что — были неотъемлемой частью того, от чего она хотела сбежать.

— Как ты можешь называть «Рокхилл» тюрьмой? — вырвалось у Нора.

Он внимательно вглядывался в Венди. Нужно было с чего-то начать, и Нортон надеялся, что выражение ее лица позволит ему найти способ добиться взаимопонимания.

Она попросту игнорировала его. Замкнулась в себе.

— Все это может стать твоим… — Он обвел рукой склон холма. Имение, которое было бы лакомой приманкой для каждого. — Если ты выйдешь за меня.

Венди закрыла глаза и изо всех сил вцепилась в перила. Ее тело вздрагивало. Нор ждал, не зная, что и думать. Он уже и так наделал немало ошибок.

— Есть люди, которые могут сделать тюрьмой все на свете, — глухо ответила она.

Люди? Какие люди?

Венди повернулась и посмотрела на Нора с таким осуждением, что все его доводы рассеялись как дым.

— Лагерное начальство. Руководство. Тюремщики.

Он — тюремщик? Да как она смеет?!

Нор смотрел в ее пылающие глаза и ощущал холодок в животе. Это не теория. Венди знает, что говорит; то, через что она прошла, еще живет в ней и причиняет острую боль. Где же она приобрела этот душераздирающий опыт, о котором не смогла забыть за долгие годы?

Венди снова устремила взгляд к горизонту.

— Я не буду так жить, — с яростной решимостью сказала она. — И не позволю так обращаться с моим ребенком. Сделаю все, чтобы мы жили спокойно. И были свободными!

На последнем слове ее голос дрогнул. Это произвело на Нора сильное впечатление. Он понимает стремление к свободе, сочувствует ему, но интуиция подсказывает, что это не просто желание. Потребность. Глубочайшая потребность.

Он вспомнил рассказ миссис Мазини. Не беглянка. Пленница, вырвавшаяся из тюрьмы. Не из настоящей тюрьмы — ведь она не совершила никакого преступления. Иначе частные сыщики, нанятые Харольдом Эмерсоном, непременно обнаружили бы это. Может быть, из сиротского дома. Она говорила миссис Мазини, что была приемышем в многодетной семье. Наверняка речь шла о каком-то государственном учреждении системы социального обеспечения.

Она использовала слово «лагерь». Внезапно Нору представились высокие заборы. В таких лагерях содержат нелегальных иммигрантов, пока их дела рассматривают власти. Да, это дело правительства. Но каким образом Венди Рэббитс сумела ускользнуть из-под надзора, если в ту пору ей, как считала миссис Мазини, было от силы шестнадцать?

Впрочем, в данный момент это неважно. Все равно она ничего ему не скажет. Венди отождествляет его с «лагерным начальством». Значит, он обязан заставить ее передумать, причем сделать это убедительно, или она исчезнет. Материальные преимущества для нее ничего не значат.