Звонят в дверь. Если Флавио, то он явился раньше срока, я ждала его к двум, а пока только час. Ну и хорошо, пусть сам будит своего сына.

Лаура сидит за пианино. Сегодня утром она дома — отказалась идти в садик. Она прерывает игру и говорит:

— Тетя, я пойду открою.

Ей нравится вставать на стул и смотреть, кто там на экране домофона.

— Если там не дядя Флавио, не открывай, позови меня. И осторожнее, постарайся не упасть со стула.

— Да, тетя.

Через несколько секунд она появляется в кухне:

— Тетя, тетя, там почтальон!

— Ты ему открыла?

— Да, но он не хочет входить, говорит, что боится собак.

— О господи, скажи ему, что они его не тронут. Подожди, я сама ему скажу… Прошу вас, входите, не бойтесь, собаки вам ничего не сделают.

— Нет уж, синьора, я поостерегусь, береженого Бог бережет.

— Хорошо. Тогда подождите, я их запру. Что у вас?

— Телеграмма, синьора. Телеграмма для Лауры Масса.

То, что меня разбудило, оказалось звуком мотора. Я открыл глаза и увидел луч солнца, проникший в комнату сквозь маленькие, без стекол, оконца хижины и приоткрытую дверь.

— Франческо, вставай, пора ехать.

Я поднялся и увидел Каданку с кружкой дымящегося чая в руках.

Дети еще спали, но Фатима и Мариан уже встали и ждали нас на улице. Деревня была погружена в тишину, которую нарушал только глухой рокот разогревавшегося дизеля.

Каданка достал из большой сумки старинный поляроид, из тех огромных, что теперь уже и не сыщешь. Он попросил Фатиму сделать снимок, даже два, один для меня, другой для него. И мы отправились в путь.

В зеркало заднего обзора я видел жен Каданки, махавших нам вслед. Я ответил прощальным жестом, высунув руку в окошко.

Я настолько устал и обессилел, что сразу опять заснул, не ощущая толчков, в пыли и жаре, которая начала раскалять воздух в кабине, так что становилось горячо дышать. Мы почти не останавливались и почти не разговаривали, в этом больше не было нужды. Мы ехали уже восемь часов, я глазел по сторонам, размышлял, мне было хорошо. Я даже ненадолго сел за руль. Едва я спросил его, сколько нам осталось до Могадишо, как он тотчас ответил: минут тридцать. И в этот момент ехавший нам навстречу грузовик, как мне показалось, еще более раздолбанный, чем наш, преградил нам дорогу. Я обернулся к Каданке, взглядом спросив его, что происходит. Он ответил: спокойно, это мой друг. Оба водителя спрыгнули на землю, обнялись и возбужденно заговорили на своем языке. Приятель Каданки был явно чем-то встревожен, размахивал руками, показывая в сторону города, который уже виднелся на горизонте. Когда Каданка снова забрался в кабину, лицо его было обеспокоено.

— Что-то случилось? Что он тебе сказал? — задал я вопрос.

— Сказал, что в город лучше не соваться. Опасно, там пальба, люди Сойяда установили на дороге свои блокпосты и стреляют из пулеметов, они уже прошли, круша все подряд, северную часть города и, кажется, захватили квартал Ядшид, куда я собирался тебя отвезти. Он сказал, что ад разразился вчера днем, кто-то во время шествия исламистов организовал на них покушение, бомба разорвалась прямо в толпе, много убитых. Мы должны вернуться назад. Я не могу везти тебя к моим друзьям, там ты не будешь в безопасности, даже если нам удастся добраться до них.

— И как долго это продлится?

— Кто знает! Может, все закончится завтра вечером, а может, затянется на месяц. Никто не скажет. Ополченцы только этого и ждут. Если исламисты не прекратят стрелять, они войдут в город с тяжелым вооружением: полковник Канте шутить не любит. Но и Сайяд тоже. Так что нам лучше поскорее убраться отсюда. Поехали назад.

Он замолчал и молчал долго.

— Ты не раздумал вернуться домой? — вдруг спросил он.

— Нет, но… сам видишь…

— Тогда сделаем так. Объедем Могадишо, и я отвезу тебя в селение Бура Хаче, на границе с Кенией. После этого я поеду прямо домой, а ты перейдешь границу пешком. Или может, мне удастся пристроить тебя на какую-нибудь попутную машину, которая имеет право пересекать границу, а дальше тебе нетрудно будет добраться до Малинди [36] и уже оттуда вернуться в Италию.

— Сколько времени на это понадобится?

— Если будем ехать всю ночь, не останавливаясь, завтра к полудню будем там.

— Тогда не стоит, ты и так сделал для меня слишком много, Каданка. Оставь меня здесь, я найду какую-нибудь попутную машину и доберусь туда сам, не беспокойся.

— Ты сумасшедший… Ты точно сумасшедший, — сказал он, качая головой и разворачивая грузовик.

Я продолжал настаивать, чтобы он высадил меня или, по крайней мере, довез до поворота на Аудельге, который мы проехали часом раньше и где, как он мне сказал, шла дорога на Джелиб и дальше, в Кению. Еще когда я только услышал название Джелиб, я захотел сойти там, чтобы все же попробовать отыскать моего шамана. Хотя прямая необходимость в этом отпала, поскольку его предсказание уже сбылось: я действительно обрел здесь покой, встретив человека, который помог мне обрести его. Тем более что я жаждал поскорей попасть домой. Так что, даже и желая повидать шамана, я отказался от этой идеи.