– Серега! – голос Генки. – Где ты, блин, там?!! Давай, тащи его оттуда скорее! Надо уходить! Мы долго здесь не продержимся! У меня скоро патронам – п…!

Снова шквал автоматной стрельбы. Потом гулко – подствольный гранатомет.

– Пашка! Приготовился? Раз, два, три! Давай, Серега! Пошел!

Серега склоняется надо мной, и от боли я просыпаюсь.

Вот так я вспомнил.

Поэтому теперь я боялся спать. Мне было страшно, когда она приходила со своим уколом.

«Ну, что ты? Чего ты волнуешься? Сейчас укольчик поставлю – и сразу уснешь. Измучился совсем. Ничего, еще две минуты – и не будет больно. Потерпи, сейчас все пройдет».

«Ну, что? Животик болит? – сказал врач, склоняясь ко мне. – Ничего страшного. Аппендицит – это ерунда. Сейчас усыпим тебя, а когда проснешься – все уже будет в порядке. Видишь, вон там, в конце коридора свет? Иди туда. Это операционная».

Они с отцом остались в той комнате, где меня раздели, а я пошел в темноту. Пол был холодный.

«Ты не стой там босиком, – крикнул мне в спину врач. – Забирайся на стол и лежи. Я сейчас приду».

На мне только длинная, почти до пола, рубаха. В правом боку у нее разрез. Круглый как яблоко, но намного больше. Как будто кто-то арбузом рубаху порвал. Не очень большим. Трогаю живот через эту дырку и продолжаю идти. Кругом темно, только впереди светится открытая дверь. Там никого. Я иду – один шаг, другой. Быстрее идти трудно. Больно там, где на рубахе разрез. И ноги мерзнут. Темнота.

А в комнате никого. Светло, но все равно холодно. Потому что осень, и мама без конца говорит, что от домоуправления тепла, видимо, не дождемся – хоть в суд на них подавай, идиоты несчастные, только водку жрать и по телефону матом ругаться. Оденься, Костя, теплей. А то простынешь, и придется пропускать школу. Где твой свитер?

Где? Где? Под диваном – вот где. Один раз надел – во дворе пацаны стали дразнить «подсолнухом». Желтые птички, розовые цветы.

А теперь бы – нормально. Натянул бы его прямо на эту рубаху с дыркой и свернулся калачиком где-нибудь. Потому что больно. И немного тошнит. Но свернуться негде. Посреди комнаты только какая-то гладильная доска. У мамы почти такая же. Но без ремешков. И лампы у нее такой нет. Огромная – больше таза. А внутри еще четыре горят. Настоящий прожектор. Чтобы гладить такая нам не нужна. Я всегда помогаю ей гладить.

«А ты чего на полу? – из коридора доносится голос доктора. – Ну-ка, вставай. Я же тебе сказал – забирайся на стол. Ты почему на пол улегся?»

«Там узко. Я упаду».

«Давай, давай. Ты смотри, что придумал! Воспаление легких решил подхватить?»

«А зачем такая большая лампа?»

«Давай, забирайся. Хватит болтать. Помогите ему. Он так никогда не встанет».

Я поворачиваю голову и вижу – ко мне идут ноги в женских туфлях. А врач где-то за спиной продолжает говорить мужским голосом: «Надо же, решил лежачую забастовку здесь нам устроить. Давайте, поднимайте его на стол».

У нее руки тоже холодные, но мне уже почти все равно.

«А ну-ка, приподнимись чуть-чуть».

«Мне больно».

«Я знаю. Сейчас в маску подышишь – и все пройдет».

«В какую маску?»

«А вот поднимись – я тебе покажу».

Стол очень узкий. Она смотрит на меня темной половиной лица и пристегивает мне руки.

«Ну что, теперь будешь плакать? – голос из-под повязки у нее стал другой. – Ты же у нас будущий солдат. Солдаты не плачут. Ты любишь кино про войну смотреть?.. Что? Говори громче. Чего ты шепчешь?».

Я повторяю – «люблю».

«Ну вот. А солдатам, знаешь, как иногда бывает больно. И они не плачут. Они должны терпеть. Ты будешь терпеть, когда пойдешь на войну?»

Я киваю головой, но слезы вытереть не удается. Она пристегнула уже обе руки.

«Молодец. Сейчас я тебе вот тут кое-чем помажу – будет немного холодно, но ты потерпи. Ладно?».

Я снова киваю, и она мажет чем-то мокрым там, где на рубахе у меня дыра.

«Нормально?».

«Да».

Мне не видно – чем она там намазала. Чувствую только, что липко. И стало еще холодней.

«Давайте наркоз», – говорит врач. На лице у него тоже повязка.

«Не бойся, малыш, – говорит она. – Маска плотно прилегает? Не верти головой».

Но я не вертел. Я хотел кивнуть, что прилегает плотно.

«Сейчас я включу тебе газ, а ты начинай считать от ста до одного. В обратную сторону. Понимаешь меня?.. Не верти головой».

И я начал считать. Но потом забыл, потому что старался держать глаза открытыми. Чтобы они не подумали, что я уснул. И не начали резать.

«Ты считаешь?.. Да перестань вертеть головой. Думай о чем-нибудь приятном».

Но я вдруг увидел эту с длинными волосами. Как она бежит к воротам и забивает отцу гол. А потом глаза просто закрылись. Я хотел им что-то сказать, но не успел. Кажется – о том, что лучше буду считать сначала.

– А где Пашка? – сказал я, усаживаясь на переднее сиденье Генкиного джипа. – Опять, что ли, подрались?

– Сегодня Серегу будем искать без него, – ответил Генка. – У него дома проблемы.

– А вчера почему не приехали?