Но возвращаться было поздно. Он пересек замерзшую речушку и приблизился к замку. Кругом — ни движения, ни звука. Даже его собственные шаги приглушались глубоким, свежевыпавшим снегом. Эдмунд пошел вокруг замка — угол за углом, башенка за башенкой — в поисках входа. Наконец, в самой задней стене он увидел большую арку. Громадные железные ворота были распахнуты настежь.

Эдмунд подкрался к арке и заглянул во двор, и тут сердце у него ушло в пятки. Сразу же за воротами, залитый лунным светом, стоял огромный лев, припав к земле, словно для прыжка. Эдмунд ни жив ни мертв застыл в тени возле арки, не смея двинуться с места. Он стоял так долго, что, не трясись он уже от страха, стал бы трястись от холода. Сколько времени он так простоял, я не знаю, но для самого Эдмунда это тянулось целую вечность.

Однако мало-помалу ему стало казаться странным, почему лев не двигается с места, — все это время Эдмунд не спускал с него глаз, и зверь ни разу не пошевельнулся. Эдмунд, все еще держась в тени арки, осмелился подойти к нему чуть ближе. И тут он понял, что лев вовсе на него не смотрит. «Ну, а если он повернет голову?» — подумал Эдмунд. Смотрел лев совсем на другое, а именно на гномика, стоявшего к нему спиной шагах в трех-четырех. «Ага, — решил Эдмунд, — пока он прыгает на гнома, я убегу». Но лев был по-прежнему недвижим, гном тоже. Только теперь Эдмунд вспомнил слова бобра о том, что Колдунья может любое существо обратить в камень. Что, если это всего-навсего каменный лев? И только он так подумал, как заметил, что на спине и голове льва лежит снег. Конечно же, это просто статуя льва! Живой зверь обязательно отряхнулся бы от снега. Медленно-медленно Эдмунд подошел ко льву. Сердце билось у него так, что готово было выскочить из груди. Даже теперь он не отважился дотронуться до зверя. Наконец быстро протянул руку… она коснулась холодного камня. Вот дурак! Испугался какой-то каменной фигуры.

Эдмунд почувствовал такое облегчение, что, несмотря на мороз, ему стало тепло. И в тот же миг пришла в голову расчудесная, как ему показалось, мысль: «А вдруг это и есть тот великий Аслан, о котором говорили бобры? Королева уже поймала его и обратила в камень. Вот чем кончились их великолепные планы! Ха, кому он теперь страшен, этот Аслан?!» Так Эдмунд стоял и радовался беде, постигшей льва, а затем позволил себе очень глупую и неуместную выходку: достал из кармана огрызок карандаша и нарисовал на каменной морде очки. «Ну, глупый старый Аслан, — сказал он, — как тебе нравится быть камнем? Больше не будешь воображать себя невесть кем». Но, несмотря на очки, морда огромного каменного зверя, глядевшего незрячими глазами на луну, была такой грозной, печальной и гордой, что Эдмунд не получил никакой радости от своей проделки. Он отвернулся от льва и пошел по двору.

Дойдя до середины, он увидел, что его окружают десятки статуй: они стояли там и тут вроде фигур на шахматной доске во время игры. Там были каменные сатиры и каменные волки, и медведи, и лисы, и рыси из камня. Там были изящные каменные изваяния, похожие на женщин, — духи деревьев. Там были огромный кентавр, и крылатая лошадь, и какое-то длинное существо вроде змеи. «Вероятно, дракон», — решил Эдмунд. Они стояли в ярком холодном свете луны совсем как живые, словно на секунду застыли на месте, и выглядели так фантастично, что, пока Эдмунд пересекал двор, сердце его то и дело замирало от страха. Прямо посредине двора возвышалась огромная статуя, похожая на человека, но высотой с дерево; лицо ее, окаймленное бородой, было искажено гневом, в правой руке — громадная дубина, Эдмунд знал, что великан этот тоже из камня, и все же ему было неприятно проходить мимо.

Теперь Эдмунд заметил тусклый свет в дальнем конце двора. Приблизившись, он увидел, что свет льется из распахнутой двери, к которой ведут несколько каменных ступеней. Эдмунд поднялся по ним. На пороге лежал большущий волк.

«А мне не страшно, вовсе не страшно, — успокаивал себя Эдмунд, — это всего-навсего статуя. Он не может мне ничего сделать», — и поднял ногу, чтобы переступить через волка. В тот же миг огромный зверь вскочил с места, шерсть у него на спине поднялась дыбом, он разинул большую красную пасть и прорычал:

— Кто здесь? Кто здесь? Ни шагу вперед, незнакомец! Отвечай: как тебя зовут?!

— С вашего позволения, сэр, — пролепетал Эдмунд, дрожа так, что едва мог шевелить губами, — мое имя — Эдмунд, я — сын Адама и Евы. Ее величество встретила меня на днях в лесу, и я пришел, чтобы сообщить ей, что мои сестры и брат тоже сейчас в Нарнии… совсем близко отсюда, у бобров. Она… она хотела их видеть…

— Я передам это ее величеству, — сказал волк. — А ты пока стой здесь, у порога, и не двигайся с места, если тебе дорога жизнь.

И он исчез в доме.

Эдмунд стоял и ждал; пальцы его одеревенели от холода, сердце гулко колотилось в груди. Но вот серый волк — это был Могрим, Начальник Секретной полиции Колдуньи, — вновь появился перед ним и сказал:

— Входи! Входи! Тебе повезло, избранник королевы… а может быть, и не очень повезло.

И Эдмунд пошел следом за Могримом, стараясь не наступить ему на задние лапы.

Он очутился в длинном мрачном зале со множеством колонн; здесь, как и во дворе, было полно статуй. Почти у самых дверей стояла статуя маленького фавна с очень печальным лицом. Эдмунд невольно задал себе вопрос: уж не тот ли это фавн, мистер Тамнус, друг его сестры Люси? В зале горела одна-единственная лампа, и прямо возле нее сидела Белая Колдунья.

— Я пришел, ваше величество, — сказал Эдмунд, бросаясь к ней.

— Как ты посмел прийти один?! — проговорила Колдунья страшным голосом. — Разве я не велела тебе привести остальных?!

— Пожалуйста, не сердитесь, ваше величество, — пролепетал Эдмунд. — Я сделал все, что мог. Я привел их почти к самому вашему замку. Они сейчас на плотине вверх по реке… в доме мистера Бобра и миссис Бобрихи.

На лице Колдуньи появилась жесткая улыбка.

— Это все, что ты хотел мне сообщить? — спросила она.