[Из дневника Веры Николаевны:]

24 июля.

Ольгин день. У нас по-русски пироги, торты. Завтракают Мережковские. Подобие России, но я не люблю это — легче, когда не вспоминаешь.

Зин. Ник. оставалась дольше всех. Говорила о Карташеве, что в нем пропало все ценное — пророческое. […]

31/17 июля.

[…] Трудный он [И. С. Шмелев. — М. Г.] человек — или молчит с обиженным видом или кричит возбужденно о вещах всем известных, тоном пророка. Он, вероятно, привык вращаться в среде, где его слушали с раскрытым ртом, а он вещал, прорицал, был как бы совестью окружающих. А с нами это смешно. […] Он породы Горького, Андреева, а не Яна, даже не Куприна. Ему хочется поучать, воспитывать, поэтому сам он слушать не умеет.

1 августа.

[…] Письмо от Верочки [В. А. Зайцевой. — М. Г.]. В Берлине тяжело, накануне революции. Многие русские собираются назад в Россию. Зайцевы не хотят. […]

[С августа 1923 г. возобновляются записи Ивана Алексеевича:]

3/16 Авг. 23 г.

Купанье в Восса. Вокзал, олеандры, их розаны и голубая синева моря за ними. Три купальщицы, молоденькие девушки. Незабываемое зрелище. Очки цвета иода. […]

5/18 Авг. 23 г.

После завтрака облака на западе. Скоро понял, что не облака. Говорят, что идет страшный лесной пожар. […] Часа в четыре все ближе докатывающийся до нас мистраль, хлопанье дверей по всему дому. Облака заняли треть неба. Густое гигантское рыжевато-грязное руно — Апокалипсис! Ночью огонь.

6/19 Авг. 23 г.

Lassus maris et viarum, — устав от моря и путей. Гораций. Как хорошо!

При воспоминании вспоминается и чувство, которое было в минуту того, о чем вспоминаешь.

[6 августа В. H., между прочим, записывает:]

З. Н. [Гиппиус. — М. Г.] Зайцева ставит выше Шмелева, но женщина в «Зол[отом] узоре» 7 ей непонятна. […]

[На следующий день запись:]

[…] Ив. С. [Шмелев. — М. Г.] трогательно учится по-английски, В нем как-бы два человека: один — трибун, провинциальный актер, а другой — трогательный человек, любящий все прекрасное, доброе, справедливое. […] Сегодня он говорил: «Нет, писать теперь нужно серьезное». Ян стоял, слушал цикад, кот. необыкновенно хорошо стрекотали, и думал: «А я хотел бы изобразить, как следует, вот эти звуки».

17 августа

[…] За обедом спор из-за Ал. Н. Толстого. Мы с Яном доказывали, что он сделан из худож. материала, но, конечно, он пестр и часто неровен. Ив. С., Ольга Ал. [Шмелевы. — М. Г.] и Евг. Ив. [Моисеенко. — М. Г.] не признают его писателем. Особенно нападает Ольга Ал.

Ив. С: «Да, странички, листочки, строчки у него есть, а произведения нет. Он никогда не взволновал меня, не задел души». […]

[Запись Ивана Алексеевича:]

7/20 Авг. 23 г.

Опять купался в Восса. Перед вечером перед домом, по саду спокойный, недвижный, чуть розоватый свет. И запах гари. Август, август, любимое мое.

Gefuhl ist alles — чувство все. Гете.

Действительность — что такое действительность? Только то, что я чувствую. Остальное — вздор.

Несрочная весна.

Лаоцзы, написавший Тао-те-кин, родился с седыми волосами, старцем. Страшная гениальная легенда!

«Мысль изреченная есть ложь…» А сколько самой обыкновенной лжи! Человеческий разговор на три четверти всегда ложь, и невольной, и вольной, с большим старанием ввертываемой то туда, то сюда. И все хвастовство, хвастовство.

[Из записей Веры Николаевны:]

28 августа.

Карташевы… Они завтракали у нас и пробыли до 6 часов.

А. Вл. рассказывал о Ник[олае] Ник[олаевиче] 8 . Высокий, большой старик, похожий на Павловичей, очень русский, без всякого европейского налета. Он совершенно не развит политически, но в этом-то и сила его. Он считает, что случилась катастрофа непоправимая. Ему кажется, что это конец. Он сам ни к чему не стремится, но к нему обращаются, толкают его, говорят, что его долг возглавить и т. д. Его поколебали, но он твердо сказал, что ему важно знать не мнение эмиграции, а мнение России, и если там его желают, то он готов принести себя в жертву. Похож он на помещика. […]

2сентября

[…] Сегодня Куприн написал очень хорошую статью о Государе, что он будет причислен к лику Святых. Чем объяснить такую смелость?

[У Бунина записано:]

Ночью с 28 на 29 Авг. (с 9 на 1 °Cент.) 23 г.

Проснулся в 4 часа, вышел на балкон — такое божественное великолепие сини неба и крупных звезд, Ориона, Сириуса, что перекрестился на них.

Конец сент. 1923 г., Грасс.

Раннее осеннее альпийское утро, и звонят, зовут к обедне в соседнем горном городке. Горная тишина и свежесть и этот певучий средневековый звон — все то же, что и тысячу, пятьсот лет тому назад, в дни рыцарей, пап, королей, монахов. И меня не было в те дни, хотя вся моя душа полна очарованием их древней жизни и чувством, что это часть и моей собственной давней, прошлой жизни. И меня опять не будет — и очень, очень скоро — а колокол все так же будет звать еще тысячу лет новых, неведомых мне людей.