Днестр неспокоен. Обломки сброшенной в воду центральной фермы моста похожи на чудовищного зверя, который пьет воду, вызывая кипение и всплески вокруг. Стальные соединения кажутся подвижными, гибкими и отливают серебром в ночной полутьме.

На противоположном берегу маячит часовой — то покажется, то скроется в тени, то появится снова, освещенный неверным светом луны.

Сквозь шум реки изредка доносятся обрывки чужой речи, — видимо, часовой переговаривается с заставой.

Постояв на берегу, возвращаемся к сахарному заводу. В помещении конторы набилось человек сто — это крепкий рабочий костяк, это те, кто сберег оборудование. А сколько прошло банд!

Спать нас отправляют в квартиру управляющего. Ведут через длинный коридор в нежилую комнату, забитую походными кроватями. В углу сиротливо приткнулся умывальник.

Окатившись холодной водой, молодой комиссар из бригады Ткаченко делает гимнастику. Мы весело подтруниваем над парнем.

Фыркая и брызгаясь, умывается тучный начальник штаба. Он так и не снял с себя необъятную дорожную сумку, бинокль, патронташ, револьверы.

Приходит управляющий заводом. Он здесь хозяин. Робко предлагает одеяла, которые взял из больницы, приглашает поужинать.

Утро. Завидев нашу кавалькаду, растревоженно гудит рыбницкий базар. За лошадьми бегут мальчишки. Их внимание приковано к широченным галифе комиссара. Потом переключаются на меня:

— Ого-го-го-го-го! Баба! Баба в седле!

Выбрались на пригорок. Позади остался Днестр, как лезвие прорезающий долину, в которой лежит Рыбница. Наш путь — в Дубоссары, в штаб 2-й бригады.

Дорога все время по берегу. Можно рассмотреть в бинокль пулеметные гнезда и заставы на той стороне. Но у нас совсем мирный вид — оружие лежит вдоль седел.

— Ничего, — успокаивает начальник штаба. — Скоро река останется в стороне.

Неожиданно небо заволакивается сизым туманом. Над рекой поднимается не то пар, не то изморозь.

— Будет буран, товарищи! — встревоженно говорит один из проводников, местный житель.

Мы не выдержали, расхохотались. Это в мае-то, в районе Одессы? Буран?

А проводник стоит на своем:

— Шутки плохие! Скорее бы выбраться на дорогу, в степь. Поднимется такой ветер — лошадь с пригорка может сбросить.

Проводник оказался прав. Не прошло и нескольких минут, клубы тумана так закрыли все вокруг, что даже вблизи уже ничего не видно. Полоснул, понес, взвился, ударил в лицо ветер. С неба обрушился ледяной поток — то ли крупный дождь, то ли град с мокрым снегом.

В довершение ко всему мы сбились с дороги. Главное — не сорваться к реке… Взяли резко влево. Часы показывают десять, а не видать ни зги. Чувствуем только — едем по вспаханному полю, вязнут лошади. Стараемся определить, где находимся. Справа должна быть большая молдавская деревня. В Дубоссары сегодня не попасть: едем в противоположную сторону. Эх, кабы деревня, тепло, горячая пища, сухая постель!..

Сгрудились, двигаемся почти шагом. Ревет и воет непогода. Кажется, выпусти поводья — взлетишь в воздух…

Буран кончился так же внезапно, как налетел. Сначала прояснился клочок противоположного берега — сероватый выступ с зеленой полоской травы. Прояснился да так и остался! В другом месте блеснула река. Глянуло солнце. Незаметно прекратился дождь.

Мы убедились, что давно потеряли дорогу. Делать нечего, пустили лошадей на дымок. За горкой должна быть деревня. А до горки все же не близко.

Домик председателя сельсовета — маленькие сенцы, по одну сторону жилая комната, по другую клеть, камора. В комнате чисто. Вымытый длинный стол и лавка. Обмазанная белая печь, небольшой простенок, а в нем узкая импровизированная кровать. Молодая хозяйка приносит в клеть, где я переодеваюсь, длинную, вышитую на груди рубашку с рукавами, длинную юбку, лапотки.

— Ну прямо молдаванская молодица, — смеются товарищи.

Они тоже успели переодеться, но сидят босиком, греют ноги. Гостеприимные старики хозяева и молодуха угощают дымящимся борщом. В комнату набились любопытные соседи, главным образом женщины.

Певуч, мелодичен молдавский говор. Быстры движения людей, ярки костюмы. Цветущие сады юга, широкие разливы Днестра, солоноватые запахи близкого моря — все это словно отразилось в характере и костюмах жителей Приднестровья.

Вотяки, с которыми мы дружили под Ижевском, совсем иные. Суровы там леса, непролазна грязь по дорогам, жизнь лишена аромата садов и цветов. Все это будто наложило печать на лица обитателей того скупого на звуки, бедного на краски края.

Узнаем: проехали пятнадцать километров в сторону от Днестра. В деревню часто наведываются румыны. О нашей подготовке к переправе крестьянам ничего не известно, хотя с частями Красной Армии держат связь: многие ушли добровольцами…