– Я должна работать! – сказано было не то что сухо, а словно с прорвавшейся злостью.

Дульщиков осёкся, перешёл на тон ласкового упрёка:

– Быть в Пскове и не посетить наш драмтеатр? Я вас познакомлю с режиссёром, с завлитом. Скоро моя вещь будет в репертуаре... Я заеду и потому не прощаюсь! – закончил он и укатил.

А она вбежала в домик, в темноватой комнатке присела к окну – читать, читать о муже...

Найзель инспектировал мастерскую Лонгина, для которой тот нашёл подходящее здание с обширным двором. Перед приездом оберлейтенант навёл справки: поступающие из мастерской шины, камеры служили исправно. Посмотрев на работающих людей – военнопленных и вольнонаёмных, – он прошёлся по складу, где застал образцовый порядок.

Гость был доволен, и Лонгин предложил план. В разъездах по округе он бывал на брошенных торфоразработках, осмотрел полуразрушенную советскую фабрику, что до войны производила торфяное жидкое топливо. Расторопный молодой человек находил работавших здесь специалистов, которых пока пристраивал в мастерской, чтобы получали паёк. Теперь он объяснил Найзелю, что из местного торфа можно вырабатывать антисептики, столь необходимые на войне, и получать фенолы, которые служат для производства взрывчатки. Но это не всё. В московском институте, где учился Лонгин, было известно: на севере Псковской области почти построен сланцеперегонный завод для выпуска искусственного бензина и другого горючего.

– Оборудование завода можно привезти и…

– Я понял, – кивнул оберлейтенант и, перед тем как сделать запись в блокноте, произнёс: – Предупреждаю вас об ответственности!

Расставшись с Найзелем, Лонгин разрешил себе размечтаться об удаче, но подобное тому, что произошло спустя несколько дней, не посещало его воображение. Спозаранок в квартиру, где его поселили, явился немец, назвавший себя зондерфюрером, и учтиво попросил в машину:

– Вы приглашены в штаб группы армий «Север».

На лужке перед уцелевшим, некогда помещичьим, домом стояли столы, поодаль дружественно покуривали, прогуливаясь или стоя в непринуждённых позах, люди во всём белоснежном (3). Лонгин потом будет третировать себя за то, что ошеломлённо посчитал, будто это всё бароны и графы... Наверняка кто-то из этих людей принадлежал к знати, но вообще тут собрались работники штаба: август одарял малооблачной погодой, а когда и зноем, и они носили летнюю, белую для штабистов, форму.

Отдельной группой держались служащие военной комендатуры Пскова во главе с комендантом и представители русской администрации.

Главнокомандующий группой армий «Север» Вильгельм фон Лееб пригласил их, а также сотрудников Отдела армейской пропаганды и нескольких известных военных журналистов на завтрак по случаю успешного наступления. Так было объявлено.

Лонгин присоединился к русским, городской голова пожал ему руку, и тут из здания на крыльцо вышел статный военный, на ком так и лучились пуговицы и награды. Издали бросалась в глаза красивая посадка его головы, которая тоже посверкивала, то ли будучи обритой, то ли не нуждаясь в бритье. Он легко сошёл на примятую траву, и молодой человек с места, где стоял, увидел – это старик.

Лонгин ощутил чью-то руку на плече – рядом стоял Найзель.

– Главнокомандующий будет говорить с вами… – прошептал он, и у парня выступил пот на висках.

Вильгельм фон Лееб был потомственным воином. В 1916 году он так отличился в боях против русских в Галиции, что удостоился редкого почётного титула «Риттер» («Рыцарь»). Он считал Версальский мирный договор глубоко несправедливым к Германии, она была обманута, сверх всякой меры унижена, и потому реванш являлся для фон Лееба святой целью. Но он не любил нацистов. Они не приветствовали религиозность, и фельдмаршал в пику им регулярно посещал католическую мессу. Он запретил своим подчинённым сотрудничать с СС в истребительных акциях и выдавать эсэсовцам евреев.

Протестуя против вандализма СС, фон Лееб подавал Гитлеру гневные рапорты, с чем тому приходилось смиряться: чтимый профессионалами военачальник, автор книг о военном искусстве, был ему необходим. Однако Гитлер распорядился установить за ним тайную слежку.

Командуя группой армий «Север», наступающей на Ленинград, фельдмаршал изо дня в день видел бездорожье, лес, болота с редко и косо торчащими чахлыми деревцами, примитивные жилища, жалкие хозяйственные постройки – безотрадно-дикую жизнь, которая словно глушила европейскую культуру на пространствах без конца и края. «Если всё это, – думал он, глядя из автомобиля, – станет враждебно нам, мы сгинем здесь». И приказал поощрять местное население к сотрудничеству (4). Дать толчок этой политике было подлинной целью сегодняшнего приёма.

Фон Лееб беседовал с журналистами, когда к Лонгину подошёл знакомый зондерфюрер и подвёл его к генералу плотного сложения, начальнику Седьмого отдела или гражданского управления (5). Тот представил русского предпринимателя фельдмаршалу. Лонгин стоял подтянувшись, думая: если немец ожидал заискивающей улыбки, то пусть переживёт разочарование.

Лицо фон Лееба с характерными подрубленными усами, казалось, во всю жизнь не меняло суровой мины.

– Вы готовы производить эрзацгорючее? – задал он вопрос.