В Силе незнакомец мне слегка уступал, но драться с ним я бы не стал ни под каким видом. Ибо, с привычной небрежностью закинутый голубоглазым на левое плечо, в его руке покорно лежал примечательный артефакт, имеющий форму двуручного меча. А в том мече-накопителе содержался запас свёрнутой Силы, превосходящей мою собственную раз этак… ну, во много раз. Опять-таки трудно сказать точно при беглой оценке: я всё же не специалист-артефактор.

Короче, перед нами стоял боевой маг, нимало не скрывающий, что он — именно боевой маг.

— Если я правильно понимаю суть спора, — обратился ко мне голубоглазый, убедившись, что его очень внимательно слушают, — эта девушка является вашей спутницей?

— Верно, — отвечаю.

— Вы ни к чему её не принуждали, это был её собственный выбор?

— И это верно.

— А вот этот почтенный представитель своего вида, — кивок в сторону заказчика, — является родственником девушки? И не хочет, чтобы она находилась рядом с вами?

— Да. Не хочет. Причём довольно активно, как вы сами видели.

— Ну, раз так, пусть уматывает отсюда. Да побыстрее. Потому что я довольно активно не люблю таких, которые плюют на чужой выбор. Слышал, родственник? Мотай! Живо!

На кончике указательного пальца голубоглазого, вытянутого в сторону Гонца, заплясала стремительно удлиняющаяся искра.

— Объединённые (непонятный термин, касающийся права рекомендовать и решать) будут разочарованы. — Сказал, развернувшись к Ладе, Гонец, — Очень сильно.

— Меня, — парировала она, — это интересует очень слабо.

Заказчик развернулся и удалился, успешно делая вид, что не замечает ни голубоглазого, ни меня. Узоры его одеяния корчились, складываясь в фигуры, не имеющие для меня смысла.

Ламуо, конечно, работает и с визуально представленными языками: текстами, символами, иероглифами, пиктограммами, формулами и прочим подобным, — но для меня, недоучки, этот аспект искусства слишком часто буксует.

А жаль. Будь иначе, многодневные сидения над пыльными гримуарами из старых библиотек приносили бы мне куда больше пользы.

— Обычно я предпочитаю урегулировать свои конфликты самостоятельно, — обратился я к голубоглазому. — Но всё же я благодарен вам за своевременное вмешательство.

— Пустяки. Нисколько не кривил душой, когда говорил, что не люблю таких, как этот тип.

— Могу я узнать ваше имя?

— Оставь эти церемонии, парень. Зови меня Айс.

— Хм. На одном из языков, который я ещё не полностью забыл, "айс" означает "лёд".

Голубоглазый усмехнулся, но как-то невесело.

— А на другом языке, который я всё никак не могу забыть, — сказал он, — это означает "быстрый". Ещё меня нередко зовут Айс Молния. И говорят, что я слишком часто спешу даже там, где следовало бы помедлить.

— Брось, Айс. Я ведь сказал, что скорее благодарен, чем недоволен твоей… поспешностью. Присаживайся и угощайся.

— Хороший наёмник от дармовщинки не откажется.

"Именно на это я и рассчитываю, дружок…"

Айс выглядел парнем бывалым, а знакомство с бывалым наёмником в моём положении никак не назвать роскошью. Помимо истории с хилла (у которой ещё явно будет продолжение, да только какое?), на мне висели непонятки, связанные с те-арром Сейвелом и… кого там он поминал? Колмейо? Да, именно так. Местные политические расклады и общеизвестные интриги, в которые я по нечаянности мог влипнуть (скорее, уже влип — вспомни фибулу!), Айс мог раскрыть передо мной с достаточно высокой полнотой.

Конечно, требовать информацию задаром — не bon ton. Однако мне найдётся, чем отдать такой долг, не сходя с места. А уж если удастся повернуть дело к обмену секретами магии…

В общем, полезное знакомство.

— Не хотите ли прогуляться? — спросил Айс, когда тарелки и миски опустели. — В Эббалке есть на что посмотреть!

— Советами знающих не пренебрегают. Прогуляемся. Лада?

— Рин?

— Ты пойдёшь с нами?

— Да, конечно!

И Айс показал нам город. Я пересказывал Ладе пространные монологи голубоглазого мага, иногда задавая тому уточняющие вопросы. Но не город волновал меня по-настоящему, а сам Айс.

Что — город? Я видел их, без преувеличения, сотни. Города Пестроты сливались в моей памяти в некий смутный неконкретный образ, и этому смешению нимало не мешал тот факт, вроде бы начисто отрицающий неопределённость, что после долгой прогулки по Эббалку я бы мог быстро и безошибочно выйти к любой из точек нашего маршрута извилистыми закоулками, словно родился именно здесь и годами здесь жил.

Но память человека — структура сложная, до конца не постижимая. Помимо рациональной реконструктивной памяти, в которой я мог бы воссоздать подробный план Эббалка, есть более глубокие слои памяти, наведываться куда меня научили друиды. И вот там, в полной скрытого движения полутьме, не было Эббалка, и Зубца не было, и не было того Города, в котором я действительно родился и жил…