Дядя Костя довольно долго возился с ним. Наконец подошла очередь Нацуме.

Нацуме сел в кресло.

— Постричь? — спросил парикмахер, глядя на отражение клиента в зеркале.

— Да.

— Как вас постричь?

— Я хотел бы под бобрик.

Парикмахер насторожился и пристально посмотрел на Нацуме.

— А не больше ли вам пойдет бокс?

— Бокс нынче не в моде.

Нацуме не обернулся к парикмахеру, но в зеркало он видел, как с лица дяди Кости пропала дежурная улыбка и в глазах появилось выражение озабоченности и тревоги.

— Одну минуточку, — проговорил парикмахер и достал из-за зеркала фанерную дощечку, на которой было написано: «Закрыто».

Он вышел с дощечкой на улицу, повесил ее на входную дверь и, возвратясь в парикмахерскую, запер за собой дверь на ключ.

— Я вас ждал на прошлой неделе, — сказал дядя Костя, становясь сзади Нацуме. — Почему вы задержались? И почему, собственно, пришли вы, а не Хиросита?

— Хиросита провалился при переходе границы. И вообще, к чему все эти вопросы? Пароль правильный, значит, все в порядке.

— Чем могу служить? — наклонил голову парикмахер, видимо подавляя в себе желание что-то возразить Нацуме.

— Организуйте встречу с Миасуда. И чем скорее, тем лучше.

— Это можно. Только условимся: в моей парикмахерской вы больше не появляетесь. Встречаемся сегодня в восемь вечера у гостиницы.

— Хорошо.

— Теперь я вас побрею. Каждую минуту сюда может заявиться кто-нибудь.

Нацуме уселся в кресле поудобнее и, разглядывая в зеркало щетину на своем подбородке, сказал:

— Да, побриться мне не мешает. Даже очень кстати.

В это время послышался стук в закрытую дверь, и громкий грубый голос требовательно прокричал:

— Эй, дядя Костя, рано закрылся! Давай открывай!

Парикмахер подошел к двери.

— Чего стучите? Разве я не имею права пообедать? Вот люди, — с укоризной проговорил он, — не могут подождать.

— Ладно, не сердись, — ответил голос. — Валяй обедай, я подожду.

Но парикмахер смилостивился и отпер дверь.

— Входи. Так и быть, обслужу тебя до обеда. Впустив посетителя, дядя Костя вернулся к Нацуме.

Теперь, уж конечно, говорить ни о чем было нельзя, и поэтому дядя Костя и Нацуме обменивались лишь обычными фразами, какими обмениваются парикмахер и клиент.

— Вас бритва не беспокоит?

— Нет, спасибо.

— Одеколончику прикажете?

— Пожалуйста.

— Пудру положить?

— Не надо. Сколько я вам должен?

— Три рубля пятьдесят копеек.

— Получите, пожалуйста.

Нацуме расплатился и вышел из парикмахерской.

До назначенного для свидания часа оставалось еще довольно много времени, и Нацуме зашел пообедать в какую-то столовую. Ни на кого не глядя, стараясь ни с кем не встретиться глазами, он быстро покончил с обедом и, выйдя на улицу, смешался с толпой.

Вечерело. Заходящее солнце золотило водную гладь Татарского залива. Постепенно город окутывали вечерние сумерки. В городском парке зажглись огни.

Нацуме сидел на скамеечке в боковой темной аллее и прислушивался к доносившейся с танцевальной площадки музыке. Народу в парке было еще мало.

Нацуме посмотрел на часы. Они показывали без двадцати пяти восемь.

Оркестр на танцплощадке заиграл вальс «Амурские волны», с каждой минутой на аллеях прибавлялось все больше и больше прогуливающихся парочек.

Дядя Костя стоял возле гостиницы. Когда из-за угла показался Нацуме, дядя Костя повернулся и пошел прочь от гостиницы по пустынной, плохо освещенной улице.

Нацуме шел, то и дело попадая в лужи, и злился. Дядя Костя почему-то не внушал ему доверия, и ему казалось, что этот русский обязательно втянет его в какую-нибудь неприятную историю.

В одном месте Нацуме оступился и упал. Дядя Костя даже не обернулся.

Нацуме обозлился еще больше, хотя понимал, что парикмахер поступил правильно и совершенно незачем обнаруживать им интерес друг к другу.

Перед тем как свернуть в переулок, дядя Костя остановился на углу, чтобы показать Нацуме, куда идти дальше.

Переулок тонул во мраке, здесь не было ни одного фонаря.

Вдруг впереди темноту прорезал ослепительный луч автомобильных фар.

Дядя Костя и Нацуме невольно отступили с дороги к тянущемуся вдоль переулка забору.