Шрифт:
– Я не про кого-нибудь в А-3 говорю, – сказал Керт. – Я про конкретного человека в А-3 говорю.
Гиттенс – вместо того чтобы стать на дыбы – наигранно удивился:
– Совсем сдурел, Эд. Если у тебя есть что против меня – так и говори, не мнись.
Керт сжал кулаки. Гиттенс шагнул назад, смахнул улыбку с лица и изготовился к бою.
Келли быстро встал между ними – высокой и широкой стеной.
– Бросьте, ребята. Не место и не время выяснять отношения.
Но Керт пер грудью на Келли – дескать, уйди с дороги.
Тут и Кэролайн стала рядом с Келли.
– Эд, – сказала она, – Мартин прав, ты совсем с катушек слетаешь. Пойди остынь. А потом возвращайся к работе.
Керт плюнул, сверкнул глазами на толпу зевак и репортеров, повернулся и молча пошел прочь.
– У-у, – сказал я, когда он был уже далеко, у своей машины, – я думал, он в таком состоянии столетний дуб голыми руками повалить может!
– Бен! – воскликнула Кэролайн и жестом показала: не обостряй ситуацию!
Мы помолчали. Потом Гиттенс промолвил:
– Это Брекстон. Его почерк.
Кэролайн согласно кивнула.
– На данный момент мы имеем мотив, возможность преступления и «личную подпись» убийцы.
– Согласна, этого достаточно, – кивнула Кэролайн. – Надо брать.
22
Легко сказать – «надо брать Брекстона».
А попробуй ты его возьми на самом деле!
После убийства он наверняка залег так хорошо, что в ближайшее время его никто не отыщет – ни полиция, ни дружки-дилеры, ни стукачи Гиттенса. Стало быть, оставалось только ждать, ждать и ждать. Рано или поздно он вынырнет на поверхность. Не он, так кто-нибудь из его банды совершит роковую ошибку.
Ждать пришлось относительно недолго – четыре дня.
Эти дни показались бесконечностью.
Ожидание было неприятно для всех, а я так совсем издергался.
С момента прибытия в Бостон я просто плыл по достаточно стремительному течению событий. И вдруг у меня словно ноги в иле увязли, и я остановился на неопределенное время.
Каждый день мы с Гиттенсом шныряли по Мишн-Флэтс, пытаясь расколоть кого-либо из обычных стукачей – посулами, угрозами, новыми посулами...
Все как воды в рот набрали.
Вечерами я копался в документах в офисе спецрасследований, или ужинал с Келли, или в одиночку подолгу бродил по центру города.
Я вдруг резко разлюбил Бостон.
Возможно, тому виной мое странное настроение в те дни.
Город казался мне замкнутым в себе, необщительным, закомплексованным – словом, достойная неофициальная столица Новой Англии со всеми ее дурацкими пуританскими традициями.
Скорее всего недостатки в таком объеме существовали не в самом городе, а в моем раздраженном воображении. Но с тех пор я так и не восстановил свои добрые внутренние отношения с Бостоном.
Умом я понимаю, что Бостон – город как город, со своими плюсами и минусами и со своими красотами. Но сердце мое к нему, похоже, навсегда остыло.
В четверг – в один из мучительных дней бездеятельного ожидания – я никак не мог заснуть в комнате отеля.
В полночь я вскочил с кровати и подошел к окну.
Я тосковал по дому, по Версалю.
Внизу шумел ночной город – я остановился в «Бэк-Бей-Шератоне» в Саут-Энде. Тут и ночью жизнь не стихает. Но это была чужая жизнь чужого и мне враждебного города.
Я до того захотел услышать знакомый голос, что позвонил в версальский полицейский участок. Сделаю вид, что проверяю, как у них идут дела.
Трубку снял... Морис Улетт. Тот самый, который любит постреливать в светофор на перекрестке перед своим домом.
– Ба! Морис, – удивился я, – а ты какими судьбами ночью в участке? Заарестовали?
– Отвечаю на телефонные звонки.
– Ты?
– Ну да.
– С какой стати?
– Ммм...
– Чья это была идея?
– Дика.
Тут к телефону подошел сам Дик Жину и коротко проинформировал меня о жизни участка в последние дни.
Про Мориса он доложил: взяли его на работу, потому как он все равно постоянно вертится под ногами в участке; так пусть выполняет что-нибудь полезное – он теперь на звонки отвечает, прибирается и прочую мелочевку выполняет. Кстати, Дайан забегала, про меня спрашивала.
– Я сказал, что ты в Бостоне крепко и надолго засел, – отрапортовал Дик. – Ты ей, бедняжке, сердце этим разбиваешь.
Я ощутил такую нежность к нему и ко всем, всем, всем – даже не ожидал, что буду так по Версалю убиваться!