— Вам меня жаль, мисс Херст?

— Жаль?

— Ну вот Флора ведь считает, что меня следует расстрелять.

Флора захихикала, но Лавиния не проронила ни слова, продолжая смотреть на него.

— У вас был грустный вид. Это ведь была всего лишь шутка.

— Мисс Херст таких шуток не любит, папа. Однажды, когда я заговорила о виселицах, она прямо-таки побелела. Ведь правда, мисс Херст?

— Это потому, без сомнения, что она отзывчивее, чем ты. Ну ладно, мне надо идти, — Дэниел снова заговорил быстрым, небрежным тоном, прежняя задумчивая интонация исчезла. Взяв Лавинию за руку, он сказал: — До свидания, мисс Херст. Я перед вами а долгу. До свидания, озорница. — Он поцеловал Флору в лоб, и лоб Лавинии при этом тоже как-то странно защекотало, словно бы он прикоснулся к нему губами. — Будьте осторожны. Не допускайте, чтобы с вами что-либо случилось в мое отсутствие.

Флора все еще пребывала в состоянии эйфории.

— Дорогой папа! Да что может с нами случиться?! Вы и уезжаете всего на четыре дня!

— Я думаю, за четыре дня очень многое может случиться, — саркастически заметила Лавиния. Виселица, грозившая Робину... Пристальный взгляд Дэниела... Этот поцелуй, словно бы предназначавшийся ей. Она чувствовала себя взвинченной, напряженной и, по какой-то непонятной причине, преисполненной опасений. С отъездом хозяина и хозяйки дом будет казаться странно пустым и незащищенным.

Но все было в порядке. Поездка в Дувр и утреннее хождение по магазинам оказались очень удачными. В магазинах с Флорой всячески носились. Для нее поставили специальную кушетку, на которой она могла расположиться полулежа, весь товар ей подносили, чтобы она могла его тщательно осмотреть и выбрать то, что ей понравится. Тут были ткани, ленты, бальные туфельки, перевязанные атласными ленточками, и восхитительная соломенная шляпка, отделанная розовыми бутончиками. Лавиния видела, что Флора чувствует себя важной дамой. Она махала рукой, требовала подать ей что-то «вон оттуда», а потом, перехватив взгляд Лавинии, забавлявшейся ее поведением, вдруг смутилась и в знак протеста стала еще более надменной.

Однако ясно было одно: когда она чувствовала себя счастливой, как например в данный момент, в ее внешности появлялась какая-то неуловимая, готовая в любой миг ускользнуть, мимолетная прелесть. Возможно, даже, став взрослой, она превратится если не в истинную красавицу, то в очаровательную и привлекающую к себе внимание женщину. И Лавиния вдруг почувствовала, что ей хочется увидеть, как это произойдет, и она поняла, что позволяет временной ситуации, в которой она очутилась, перерасти в нечто гораздо более постоянное. Проведя вдали от Винтервуда всего несколько часов, она ясно сознавала, что всей душой стремится вернуться туда и вновь увидеть издали большой суровый дом на холме. За столь короткий срок она позволила не только обитателям этого дома, но и самому дому завладеть ее сердцем. Он надолго останется в ее снах.

— А теперь, — произнесла своим надменным голосом Флора, — покажите нам ткани, подходящие для вечернего платья моей компаньонки, мисс Херст.

Когда Лавиния запротестовала, Флора царственным жестом отмахнулась от нее:

— Помолчите, мисс Херст. Я хочу выбрать сама.

На мгновение Лавинию охватил панический страх, что ее единственное драгоценное платье придется шить из какого-нибудь кричащего материала, который может понравиться только ребенку. Но у Флоры оказался превосходный вкус. Она настояла на отрезе зеленовато-серой тафты, цвет которой, по ее словам, очень подходит к цвету глаз дорогой мисс Херст.

Флора распорядилась, чтобы эту покупку упаковали и положили вместе со всеми остальными, но стоимость не вносили в счет. Ее она желала оплатить лично. Прежде чем Лавиния успела ее остановить, она вытащила свою маленькую бисерную сумочку и вынула из нее два соверена [10] .

— Это мой подарок, — сказала она и добавила еле слышно: — Ради Бога, не устраивайте сцен.

В этом было что-то смешное: они как бы вдруг поменялись ролями. Лавиния изо всех сил старалась сладить с поднимавшимся в душе чувством негодования на судьбу, поставившую ее в такое положение, когда она вынуждена принимать подарки от ребенка.

Управляющий проводил их из магазина с поклонами, причем Флоре даже в объятиях Джозефа удалось сохранить высокомерную мину.

— Флора, я, право же, не могу принять подобный подарок.

— Уметь красиво принимать подарки так же важно, как и уметь красиво их дарить, — сказала Флора, поджав губы. — Боюсь, что принимать вы умеете не слишком-то хорошо, мисс Херст.

— Да, боюсь, что так.

— В таком случае постарайтесь начать исправляться, — заявила своим наставительным тоном Флора. Однако почти сразу же вслед за этим она снова превратилась в ребенка. — Мисс Херст, как по-вашему, могу я сегодня вечером надеть мои новые, туфли? Дядя Тимоти всегда просит, чтобы Эдвард и я пили с ним чай, когда мамы и папы нет.

— Конечно, можешь надеть. Если только ты не слишком устала.

Случилось так, что леди Тэймсон чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы тоже спуститься к чаю. В гостиной стало совсем весело, потому что мистер Буш также пришел и показал себя прекрасным пианистом. Он доверительно сообщил Лавинии, что отец его музыкант и его заветная мечта тоже стать музыкантом. Он все бросал на нее восхищенные взгляды, и она понимала, что ему страшно хочется спросить, о чем она мечтает для себя.

Лавиния не желала, чтобы его подглядывания испортили вечер. Она схватила за руки Эдварда и заявила, что они сейчас будут с ним танцевать, так же как мама с папой в этот вечер танцуют во дворце. Мистер Буш играл на рояле развеселую польку, а она вела за собой в танце по всей комнате громко хохочущего от радости Эдварда. Флора хлопала в ладоши, а сэр Тимоти приговаривал: