— Я еще не слепой, — коротко ответил Дэниел.

— Может, тебе именно поэтому и не нравится бедняга Джонатан?

— Если ты имеешь в виду, что мне не нравится похотливость, то тогда ты права.

— Мисс Херст что-то не жаловалась.

— Может, ее положение не позволяет ей жаловаться.

— А может, она не усматривает в этом какого-либо повода для жалоб. В ней есть что-то неизменно привлекающее мужчин. Разве ты этого не заметил, дорогой мой? — Голос Шарлотты звучал коварно, вкрадчиво. — Может, если должен убраться Джонатан, ей тоже следовало бы уехать.

— Она уедет, когда в ней не будет нужды. — Голос Дэниела прозвучал так жестоко и непререкаемо, что Лавиния начала себя спрашивать: уж не привиделась ли ей та нежная сцена в галерее? Но она помнила, что он употребил в тот раз слово «беспощадный». В данный момент он лишь проиллюстрировал, что имел тогда в виду. — Не будем больше говорить об этом, — закончил он разговор. — Вряд ли сейчас подходящее для этого время — ведь у нас похороны. Скажи, ради Бога, как долго ты намерена носить эти невероятно мрачные одежды?

Шарлотта рассмеялась тихим журчащим смехом:

— Я тебе в них не нравлюсь? Тогда обещаю: недолго. Тетя Тэймсон не стала бы требовать от меня этого. Она была очень мирской женщиной. Если это может доставить тебе удовольствие, знай, что я заказала несколько более приятных туалетов серого цвета. Я хотела бы заказать светло-лиловое, но этот цвет теперь всегда будет слишком тяжело напоминать мне о мое бедной дорогой тете. Не позволить ли нам себе на Рождество небольшие празднества — разумеется, ничего особенного, а то весь этот мрак скверно действует на детей. Может, позовем совсем немного гостей в Сочельник? — Голос Шарлотты стал беззаботным и веселым — опять эта молниеносная перемена настроения. Они выходили из комнаты. Шарлотта сказала: — Я хотела бы преподнести тебе в подарок новую охотничью собаку. Я слышала, ты говорил, что тебе нужна такая, кроме того, я обещаю не возражать против того, чтобы после Нового года ты пригласил архитекторов…

Лавиния положила на пол отобранные книги и потерла свои затекшие руки. Зачем только она выслушала все это! Подслушивать чужие разговоры — последнее дело. Слова Дэниела были такими жесткими и холодными, и теперь чувство страха, поселившееся в ее душе с момента кончины леди Тэмсон, овладело ею сильнее, чем когда-либо раньше. Шарлотта весело планировала, на что потратить состояние. Ей еще только предстояло узнать, что это состояние принадлежит другой.

— Как мы им скажем? — содрогаясь от страха, спросила Элиза.

— Предоставьте это мне, — ответила Лавиния. — Я это сделаю, когда из Лондона прибудет мистер Маллинсон. И не волнуйтесь, Элиза. Мы ни в чем не виноваты. Воля умирающей должна быть соблюдена.

Джонатан Пит, глядящий на нее с нескрываемым желанием; Дэниел, собирающийся держать ее до тех пор, когда она, подобно состарившейся лошади или собаке, перестанет быть полезной; предстоящее обнародование тайного завещания; Флора, молчаливая и бледная с момента кончины леди Тэймсон... Открывавшиеся перед ней перспективы едва ли можно было назвать приятными.

Флора терпеливо сидела в своем кресле, пока мисс Туул, портниха, со скорбно вытянутым лицом суетилась вокруг нее, сочувственно цокая языком:

— Прямо мышонок какой-то. Ни слова не проронит.

Лавиния была согласна с ней. Ей даже хотелось, чтобы Флора дала волю своему дурному нраву или заметила истерику. С тех пор как ей осторожно сообщили смерти ее бабушки, она почти совсем не разговаривала.

Единственное, что она произнесла сдавленным голо, сом, это:

— Я рада. Она была неприятной старухой. — При этом глаза ее потемнели, став, видимо под действие шока, почти черными. После этого даже Эдварду не удавалось хоть сколько-нибудь ее расшевелить. Она была бледной, вялой, не уделяла ни малейшего внимания урокам и отказывалась делать простые упражнения, продуманные Лавинией, чтобы вернуть гибкость ее телу. Она позволяла проделывать с собой все, что угодно, без какого-либо протеста. Казалось, она даже утратила свою способность сердиться. Лавиния считала, что это самый скверный признак.

Однако Флора настояла на том, что пойдет на похороны леди Тэймсон. Она хотела, чтобы ей сшили траурное платье, и покорно высиживала примерки. Единственное, против чего она запротестовала, — это против предложения Лавинии надеть свои новые туфли.

— О нет, мисс Херст. Вы сказали, что они для танцев. Значит, они совершенно не подходят для похорон. Положите их, пожалуйста, обратно в коробку.

Там, подумала со страхом Лавиния, они отныне и останутся. Однако все это вскоре должно кончиться: мелодраматичная демонстрация скорби, катафалк, запряженный четверкой вороных лошадей с черными плюмажами, служители в черных одеждах — вся эта атмосфера, при которой день словно бы обращался в ночь. Джонатан на сей раз воздерживался от улыбки. Шарлотта, укрывшаяся под черной вуалью, выглядела хрупкой и очаровательной, на лице Дэниела застыло приличествующее случаю скорбное выражение. Дэниел отказался вызвать домой из школы Саймона и заявил, что Эдвард еще слишком мал, чтобы присутствовать на столь печальной церемонии. Он решительно не одобрял присутствие Флоры, но и не запретил его.

Мистер Маллинсон прибыл из Лондона и пришел на кладбище. Была, конечно, и Элиза с красными от слез глазами. А больше никто не знал о похоронах какой-то престарелой женщины, привезенной из другой страны, чтобы быть похороненной рядом с ее давным-давно умершим сыном; а если кто и знал, никому до этого события не было дела.

Никто не произнес слова похвалы умершей, потому что по-настоящему никто ее не знал. Высказалась о ей одна только Флора. Напряженным негодующим голосом она сказала: