Шрифт:
По окончании рабочего дня Эгдем встретил, как сговорились, Галию у здания комиссариата. Под руку они медленно побрели по набережной Москвы-реки.
Девушка была в легком пальто. Она даже не накинула на голову платок, и темные густые волосы ее трепетали на влажном весеннем ветру. Задумчивое и нежное выражение милого лица не было омрачено никакой заботой, глаза искрились радостью и безмятежным весельем. Но через минуту-другую скверное настроение спутника передалось и ей.
— Что с тобой, милый? — Галия заглянула в глаза Дулдуловичу. — Ты грустишь?
— И не захочешь, а загрустишь, — мрачно буркнул он в ответ.
Искорки веселья в глазах Галин мгновенно погасли.
— Скажи мне все! — взволнованно заговорила она. — У нас с тобой все должно быть пополам. И радость и беда. Не скрывай ничего, прошу тебя.
— Да все этот комиссар твой, — злобно сказал Дулдулович. — Невзлюбил меня. Придирается на каждом шагу.
— Мулланур?
— Он самый… То ли физиономия моя ему не приглянулась, а может, и еще что похуже…
— Похуже? — удивилась Галия. — А что может быть хуже?
— Не доверяет он мне, отстранил от всех важных дел. Видно, подозревает в чем-то. А в чем — не знаю.
— Может, тебе показалось? — робко предположила Галия.
— Показалось?! Как бы не так! Все уже заметили, что он меня на дух не принимает, третирует всячески. Ну а за ним и остальные. Вы все ведь так и смотрит ему в рот, ловите каждое его слово. Да и я, честно говоря, тоже сперва был от него без ума. Чуть ли не святым его считал. А он…
Но Галяя не дала ему продолжать.
— Нет-нет, — решительно оборвала она. — Ты неправ! Мулланур не способен держать камень за пазухой. Если бы он был тобой недоволен, он так прямо тебе об этом и сказал бы. А уж относиться к кому-нибудь с предубеждением — это и вовсе на него не похоже. Он справедливый…
— Видишь, как выходит, о нем плохого слова сказать нельзя, а ему так все можно! — упрямо твердил Эгдем.
— Что можно? Что ему можно?
— Преследовать меня! Подозревать меня! Подкапываться под меня!
И вдруг Галию словно ударило: она вспомнила разговор, который Мулланур совсем недавно завел с нею об Эгдеме.
— Да, верно, — она тряхнула головой, словно желая отбросить от себя это неприятное воспоминание.
— Что «верно»? — оживился Дулдулович.
— Он недавно расспрашивал меня о тебе.
— Что спрашивал?.. Ну? Что же ты замолчала?
— Спрашивал, давно ли я тебя знаю, где мы познакомились, — нехотя призналась Галия.
— И что ты ему наговорила?
— Сказала все, как есть. Что мне скрывать?
Долго еще бродили в тот вечер Дулдулович и Галия по набережной Москвы-реки. Эгдом рассказывал девушке о своей жизни, о долгих своих скитаниях по белу свечу, о том, как много горя привелось ему встретить в жизни, как часто приходилось терпеть от людской злобы и несправедливости.
Галия слушала и невольно поддавалась обаянию вкрадчивых, нарочито задушевных интонаций его мягкого, воркующего баритона. Почувствовав, что настроение его спутницы переломнлось, Эгдем становился все более и более напористым.
— Ты слишком доверчива, Галия, — обнимая девушку за плечи, внушал он. — Думаешь, твой Вахитов и дружок его Ибрагимов так уж бескорыстны? Только о мировой революции думают? Не волнуйся, себя тоже не забывают. Вся эта болтовня о революции, о страдающем народе только способ выдвинуться, вылезть наверх. Стать над нами, такими, как ты да я, да командовать, помыкать нами. Ну а я… Вот скажи честно, чем я хуже их?
Но тут Эгдем почувствовал, что, пожалуй, уж слитком разоткровенничался, и спешно стал исправлять свою ошибку.
— В конце концов, все мы живем не для себя, а для народа, для будущих поколений. Каждому хочется оставить о себе добрую память. И вот трудишься в поте лица, не щадишь ни сил, ни здоровья. Ночей не спишь. А потом вдруг находится вот такой Вахитов или Ибрагимов, и вся твоя работа, все твои усилия идут насмарку…
«Нет, — подумала Галия. — Он человек хороший, искренний. Просто обнжен на Мулланура, вот и злится. А когда человек злобится, ему трудно быть справедливым. Это пройдет. Мулланур — человек замечательный. И Эгдем тоже. И не может быть, чтобы два таких человека в конце концов не поняли и не полюбили друг друга…»
Глава II
Совнарком выделил для комиссариата довольно большую сумму денег — 90 180 рублей. Это было гораздо больше, чем ассигновали на нужды других национальных комиссариатов.
Мулланур ждал этих денег, как манны небесной. Однако время шло, а деньги все не приходили. Вот и сегодня на вопрос Мулланура, получены ли наконец совнаркомовские деньги, Эгдем Дулдулович, которому было поручено это дело, ответил, что нет, все еще не пришли.