— Мистер Эшфилд, как вам известно, у вашей жены была внематочная беременность, — быстро говорит он, закрывая дверь. — Это когда эмбрион прикрепляется в фаллопиевых трубах, а не в матке. К сожалению, мы узнали об этом лишь тогда, когда произошел разрыв трубы. Обычно это еще не конец всему, потому что у нее осталась бы еще одна труба. Такое положение осложнило бы возможность беременности, но не исключило бы ее.

Элла? Беременна?

— Однако проблема в том, — нервно продолжает врач, — что в случае вашей жены наблюдается значительное повреждение и второй трубы. Видимо, когда-то прежде, возможно, несколько лет назад, у нее была инфекция. Она могла и не заметить. Ваша жена не способна больше естественно зачать. Мне очень жаль.

Я опускаюсь в кресло. Ребенок определенно не мой. Об этом мы позаботились спустя неделю после того, как Бэт выяснила, что беременна Сэмом. Джексон умер — когда? — шесть недель назад. Господи Боже! Ребенок, который мог родиться после смерти отца.

Почему она не сказала мне? Зачем притворяться, что это был аппендицит? Неужели она думает, что это изменило бы мое к ней отношение?

— Всегда остается возможность экстракорпорального оплодотворения, — старается подбодрить меня юный врач. — Для ее возраста у нее очень много яйцеклеток. Это отличная новость. Вы могли бы…

— Мы никогда не хотели детей, — слабо выдавливаю я.

— Ладно. Послушайте. Я должен возвращаться к пациентам…

— Идите. Со мной все в порядке. Мне нужно только минутку передохнуть.

Он уходит, мягко прикрыв за собой дверь. Я прячу лицо в ладонях, пытаясь охватить разумом то, что он мне только что сказал.

Ребенок Джексона. О Господи милосердный! Теперь она потеряла и его.

Я жду, когда Элла сама мне все расскажет. Три дня мы обсуждаем погоду, новости, происхождение человека и шоу «Американский идол», тщательно избегая любого упоминания о будущем. А Элла не говорит мне, что потеряла ребенка Джексона и уже никогда не сможет родить. Ни от кого.

Когда я приезжаю за ней в больницу, в голове пульсирует вопрос: неужели это все? И зачем только я попытался сказать ей, что люблю ее! Она терпеть не может такую прилипчивость. Я сам оттолкнул ее.

Просто я подумал — у меня возникло некое чувство, — что она стала более… открытой.

Если мы можем просто вернуть все на круги своя, я готов это принять. На любых условиях.

Когда я расплачиваюсь за такси, звонит мобильник. Международный номер. Направляясь к автостоянке, я беру трубку.

— Бэт! Откуда ты звонишь?

— Из Парижа. Кейт так и не вернулась, так что я сама поехала за ней.

— Надеюсь, ты устроила ей взбучку! — восклицаю я. — Пора ей вырасти и научиться для разнообразия думать и о других людях. Не могу поверить, что она оказалась такой безответственной…

— Да заткнись ты, Уильям!

Я обескуражен. Это так непохоже на Бэт — просто взять и рассердиться. Грустная — вот основная характеристика Бэт. Грустная, сдавшаяся, подавленная.

— Не надо…

— Кейт здесь нет! — кричит Бэт.

— Как это нет? Я же с ней в понедельник разговаривал.

— Она уехала сегодня утром. И никто не знает куда! Я прижимаю трубку к другому уху.

— Возможно, она как раз поехала домой. Спорим, вы пересеклись в туннеле под Ла-Маншем?

— Она поехала не домой, Уильям! Она может быть где угодно! Ей всего семнадцать. — Голос Бэт надламывается. — С ней могло случиться все, что угодно! Мы должны разыскать ее!

— Я уверен, что она…

— Уильям! Да послушай же ты! Не перебивай! Твоя дочь пропала, и никто не знает, куда она делась! Мне плевать, чем ты там занят и насколько это для тебя важно. В кои-то веки поставь Кейт на первое место! Рассчитываю, что сразу же по прибытии в Лондон ты сядешь в самолет до Парижа. Я подберу тебя в аэропорту, понял?

И она бросает трубку. Я просто теряю дар речи. Не помню, чтобы Бэт хоть раз в жизни разговаривала со мной подобным образом. И откуда в ней только это взялось?

Элла ждет у регистрационной стойки.

— Не тяни до завтра, — уговаривает она, узнав о Кейт. — Наверняка есть самолет до Парижа прямо отсюда сегодня вечером. К завтрашнему утру уже будешь там.

Наконец-то я начинаю осознавать всю серьезность ситуации. Представляю свою дочь — одну, в чужой стране, слишком напуганную, чтобы вернуться домой. Семнадцать лет — это же совсем мало! Она думает, что во всем разбирается, но ведь она вовсе не из тех малолеток с улицы, что шляются повсюду, покупают наркоту и вываливаются из ночных клубов. Наверное, во всем виноват я сам: слишком оберегал ее. Просто-таки со всех сторон обкладывал ватой.

Я разрываюсь на части.

— Но ведь ты только-только выписалась…

— Уильям, не суетись. Со мной будет все в порядке. Я же врач, — уговаривает Элла. — Ты должен в первую очередь заботиться о семье. Позвони, когда найдешь Кейт.

Следующий рейс до Парижа через Филадельфию — через четыре часа. Я бронирую билет и высаживаю Эллу возле отеля. Она не целует меня на прощание. Я спрашиваю ее, когда мы снова увидимся, но она молчит. Этим все сказано.

Может, она и права, уныло думаю я. Может, все позади. Ведь именно мы довели Кейт — мы с Эллой. Если с моей дочерью что-нибудь случится, я себе никогда не прощу.