Точку? Ну нет, в пунктуации Алик был, пожалуй, посильнее Бима-физкультурника. Он хорошо знал, когда поставить запятую, тире или многоточие. И если уж вести разговор на языке знаков препинания, то сегодняшняя ситуация властно диктовала поставить двоеточие: что будет завтра? послезавтра? через месяц?

Алик встал, поднял кронштейны на стойках ещё на деление. Высота – сто пятьдесят. Ерунда для тренированного подростка. Алику она виделась рекордом, а по сути и была рекордной – для него. Ещё вчера он бы рассмеялся, предположи кто-нибудь – скажем, Фокин, лучший друг, – что полтора метра для Радуги – разминка. Сейчас он отошёл, покачался с носка на пятку (видел: так делают мастера перед прыжком), легко побежал к планке, взлетел, приземлился и… охнул от боли. Не сообразил: упал на руку.

Несколько раз согнул-разогнул: боль уходила. Он думал: есть желание, есть возможности, не хватает умения, техники не хватает. Надо бы просто посмотреть, как прыгают мастера, как несут тело, как ноги сгибают, куда бросают руки, как приземляются. А то и поломаться недолго, до собственного триумфа не дотянуть.

В том, что триумф неизбежен, Алик не сомневался, даже не очень-то размышлял о том. И что странно: триумф этот виделся ему не на Олимпийском стадионе под вспышками «леек» и «никонов», а в полутёмном спортзале родной школы – на глазах у тех, кто вчера мерзко хихикал над неудачником. На глазах у липового воспитателя Бима, который предпочёл отделаться от неудобного и бездарного ученика, вместо того чтобы дотянуть его хотя бы до среднего уровня. На глазах у лучшего друга Фокина, который сначала демонстрирует своё превосходство, а потом лицемерно звонит и здоровьем интересуется. На глазах у Дашки Строгановой, наконец…

– Здоровье поправляешь?

Резко обернулся, поднял голову. Дашкина мать возвышалась над ним этакой постаревшей Фемидой, только без повязки на глазах. Солнце ореолом стояло над её головой, и Алик аж зажмурился: казалось, ослепительное сияние исходило от этой дворовой богини правосудия, которое она собиралась вершить над малолетним симулянтом и прогульщиком.

– Что щуришься, будто кот? Попался?

– Куда? – спросил Алик.

– Не куда, а кому, – разъяснила Анна Николаевна. – Мне попался, голубчик. Руки не действуют, ноги не ходят, в глазах тоска… А прыгаешь, как здоровый. Родители знают?

– Что именно?

– Что прогуливаешь?

– Я, любезная Анна Николаевна, не прогуливаю, – начал Алик строить правдивую защитную версию. Не то чтобы он боялся Дашкину маман – что она могла сотворить, в конце концов? Ну, матери сообщить. Так мама и оставила Алика дома – факт. В школу наклепать? Алик так редко вызывает нарекания педагогов, что им, педагогам, будет приятно узнать о его небезгрешности: люди не очень ценят святых. Но Анна Николаевна любила гласность. Она просто жить не могла, не поделившись с окружающими всем, что знала, видела или слышала. А гласность Алику пока была ни к чему. – Как вы можете заметить, уважаемая мама Даши Строгановой, я прыгаю в высоту.

– Могу заметить.

– И сделать вывод, что я не случайно освобождён от занятий. Я готовлюсь к соревнованиям. – И это не было ложью: Алик твёрдо верил, что все соревнования у него впереди.

Тут Дашкина мать не удержалась, хмыкнула:

– Ты? – Однако вспомнила, что над подростком – в самом ранимом возрасте – смеяться никак нельзя, непедагогично, о чём сообщает телепередача «Для вас, родители», спросила строго: – К каким соревнованиям?

– Пока к школьным.

– Да ты же сроду физкультурой не занимался, чего ты мне врёшь?

– Ребёнку надо говорить «обманываешь», – не преминул язвительно вставить Алик, но продолжил мирно и вежливо: – Приходите завтра на урок – сами убедитесь.

– А что ты думаешь, и приду. – Она сочла разговор оконченным, пошла прочь, а Алик пустил ей в спину:

– Вам-то зачем утруждаться? Дашенька всё расскажет…

Анна Николаевна не ответила – не снизошла, а может, и не услыхала, скрылась в арке ворот. Алик подумал, что он не так уж и несправедлив к белокурому ангелочку: ябеда она. И всё это при такой ангельской внешности! Стыдно… Больше прыгать не стал: в сад потянулись малыши, ведомые толстухой в белом халате. Сейчас они оккупируют яму для прыжков, раскидают в ней свои ведёрки, лопатки, формочки. Попрыгаешь тут, как же… Такова спортивная жизнь…

Стоило пойти домой и подготовиться к завтрашней контрольной по алгебре: сердце Алика чуяло, что мама не расщедрится ещё на один вольный день.

Так он и поступил.

И вот что странно: больше ни разу не вспомнил о своих снах, не связал их с внезапно появившимся умением «сигать, как кузнечик». А может, и правильно, что не связал? При чём здесь, скажите, мистика? Надо быть реалистом. Всё дело в силе воли, в желании, в целеустремлённости, в характере.

Контрольную он написал. Несложная оказалась контрольная. Дождался последнего урока, вместе со всеми пошёл в спортзал.

– А ты куда? – спросил Фокин, лучший друг. – Тебя же освободили.

– А я не освободился, – сказал Алик.

– Ну и дуб. – Лучший друг был бесцеремонен. – Человеку идут навстречу, а он платит чёрной неблагодарностью.

– В чём неблагодарность?

– Заставляешь Бима страдать. Его трепетное сердце сжимается, когда он видит тебя в тренировочном костюме.