— Я знаю, — кивнула она. — Та арестантка действительно хорошенькая, и ты ей нравишься. У тебя есть полное право добиваться ее благосклонности.

— Я ничего от нее не добивался, — пробормотал он. — Я танцевал со всеми женщинами.

— Да, конечно, ты танцевал. И вновь я прошу прощения за то, что сломала тебе жизнь. Ты прав: если бы ты не встретился со мной, то жил бы дома и был бы безмятежно счастлив.

Он подошел к умывальнику, стоявшему в дальнем конце каюты, и вытер потное лицо полотенцем.

— Детка, — сказал он, — когда мужчина злится, он говорит то, что на самом деле не думает. День за днем сидя в этой каюте и сражаясь со словами из той книги, я чуть с ума не сошел.

— Да, ты ясно дал мне это понять. — Она снова взяла в руки платье. — Повторяю, я прошу прощения за то, что сделала с твоей жизнью. Я знаю, что навсегда разрушила твои надежды на счастье.

— Нет, детка, это не так.

Эдилин швырнула платье на стол.

— Прекрати говорить со мной так, словно я несмышленый ребенок! Возможно, ты видишь во мне лишь ребенка, но я могу тебя заверить, что другие мужчины смотрят на меня по-другому. Я пытаюсь извиниться перед тобой. Я от всего сердца жалею, что не додумалась сказать капитану, что мы брат и сестра. А теперь, как бы тебе ни было от этого муторно, нам предстоит быть вместе до конца этого долгого и противного плавания. Я допустила ошибку, когда подумала, что, научив тебя читать, могу отблагодарить тебя, хотя бы отчасти, за всё, что ты для меня сделал. Глупая, я думала, что ты хочешь стать другим. Я ошибалась. Ты считаешь себя самим совершенством, и не хочешь меняться.

— Не думаю, что это верно, — сказал Ангус. — Возможно, мне бы и в самом деле не мешало научиться читать.

Он подошел к столу и взял книгу, которую она использовала в качестве учебника. Она нашла бумагу, перья и чернила и еще несколько романов на дне того сундука, что поменьше, и показывала ему, как писать буквы. Он знал цифры и умел складывать и вычитать, но писать не привык.

— Я думаю, что готов к очередному уроку, — сказал Ангус. — Танцы здорово подняли мне настроение.

Эдилин скупо улыбнулась:

— Я очень за тебя рада.

Он сел напротив нее, взял в руки перо, обмакнул его в чернила и написал свое имя.

— Вот. Что скажешь?

Эдилин не отрывала глаз от шитья.

— Мистер Мактерн, я больше не собираюсь быть ни вашим учителем, ни вашей горничной. Вы можете делать что пожелаете, и я не буду вмешиваться.

— Понятно, — сказал Ангус и опустил листок на стол. — Это из-за той женщины, из-за Табиты, да? Но тебе не стоит так злиться на нее. У нее неудачно сложилась жизнь. Она рассказала мне свою историю. К ней несправедливо отнеслись и люди, и закон.

— Бедняжка, — холодно заметила Эдилин.

— Я думаю, ты могла бы проявить к ней немного христианского милосердия. У нее была не такая беззаботная жизнь, как у тебя.

— Это у меня беззаботная жизнь? Да, мистер Мактерн, вы правы. Моя жизнь — сплошной мед и сахар! Моя мать умерла в родах, и растил меня отец. Но он был армейским офицером, и я так редко его видела, что почти всю жизнь провела в пансионах. Однажды мой отец приехал меня навестить и не мог понять, какая из девочек — его дочь. Он умер, когда мне было двенадцать, и внезапно у меня не оказалось ни дома, ни семьи. В школе мне приходилось притворяться, что мне нравятся девочки, которых я презирала, и все это только для того, чтобы мне было где провести Рождество. В возрасте семнадцати лет меня забрал из школы дядя, которому нужно было от меня лишь золото, что оставил отец. И с тех пор я делаю все, чтобы спасти себя от будущего, которое ничуть не лучше прошлого.

— Я не это имел в виду.

Ангус хотел ей объяснить, но она подняла руку, останавливая его.

— К несчастью, с недавнего времени ты стал частью моей жизни, но, поверь, я этого не хотела. В первый раз, когда я попросила тебя о помощи, ты не только отказал мне, но и посмеялся, и я поняла, что лучше тебя больше ни о чем не просить.

— Я прошу прощения за это. Я не хотел…

— Не хотел? — спросила она, повышая голос. — Не желая того, ты принес мне немало несчастий, верно, мистер Мактерн?

— Верно, — сказал он, стиснув зубы.

— Но с другой стороны, ты спас мне жизнь. Благодаря твоим стараниям я не проспала весь день, чтобы потом обнаружить, что Джеймс уплыл с моим приданым. И за это я перед тобой в неоплатном долгу. Благодаря твоей заботе и твоему участию у меня теперь есть будущее.

— Детка, я…

— У меня есть имя! — почти прокричала она.

Ангус распрямился.

— Как прикажете вас называть? Мисс Толбот или миссис Харкорт?

— Миссис, — сказала она и вздохнула; исчерпав запасы гнева. — Я искренне сожалею, что все так вышло. Ты прав насчет того, что я вела себя с тобой так, будто я — твоя госпожа. Как ты сказал? Что я обращалась с тобой как со своей дрессированной обезьяной? Что я пыталась превратить тебя в Джеймса?

Ангус ответил не сразу.

— Да, — выдавил он наконец, — я сказал это в тот момент, когда так скучал по дому, что не мог думать по-другому. Но я просто был в дурном настроении, и эти слова ничего не значат.

— Для меня они значат очень многое! — отрезала она. — Все, что ты говорил, — правда. Мистер Мактерн, я даю слово, что никогда больше не буду вмешиваться в вашу жизнь. Вы можете носить что пожелаете, танцевать с кем хотите. Все, о чем я вас прошу, — это не унижать меня во время этого плавания. Все думают, что мы женаты, и поэтому я умоляю вас не… не вести себя с этими арестантками так, чтобы на меня смотрели с жалостью. До сих пор мне удавалось избегать этого унижения, и мне бы хотелось, чтобы так было и впредь. Мы договорились?