Оглянувшись, я лихорадочно стал нащупывать очки в кармане гимнастёрки. В сиреневом сумраке ко мне плыло белое пятно. «Призраки не ходят по земле», всплыла трезвая мысль, а через минуту очки мне уже не потребовались. Подошедшая вплотную Эстер в белом, простом платьице остановила меня:

— Товарищ ка.., Алексей Юрь.., Лёша. Мне страшно! — И всхлипывая. она ткнулась лицом мне в грудь.

Уронив гимнастёрку и портупею, я обнял девушку, и из неведомых мне, глубин памяти, сами, всплыли слова древнейшей книги:

— ...Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях... О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные...

…Как лента алая губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими…

Растворились в набежавшей ночи слова, которые несколько тысяч лет шептали мужчины, и воедино слились мы. Я познавал её, как путник в пустыне познаёт спасший его оазис. Мы спрятались вдвоём от впервые увиденного ужаса смерти, и в жаркой ночи стали Богом! Мы слились в Бога, потому что во Вселенной, только Бог, земной Бог сотворенный двоими, может творить Жизнь! Только он, созданный любящими во время таинства, может вознести людей на вершину чуда, и даровать им способность продолжить род человеческий.

Пусть Бог не знает времени, но люди — несовершенны, потому что живут на Земле. Мы можем взлететь на седьмое небо, но жить нам — только на земле.

Ещё вздрагивающее тело прижималось ко мне, а я шептал нежные слова, лаская её ушко. Я наконец-то нашёл свой якорь в этом времени, и теперь мне есть, кого защищать. Ради невенчаной моей жены, ради нашего ребёнка (чудо не может пройти бесследно!), был готов растерзать любого. Древнейшее чувство защиты доверившихся тебе, рыча, поднималось из моей груди. Увы, но слишком много божественного, непереносимо для простого человека. Крылья мешают в обычной жизни.

Эстер заплакала:

— Я теперь падшая женщина. Вы не будете меня больше любить...

— Эстер! Жена моя, почему «Вы»? Разве так обращаются к мужу?

— Ой...

— Ты жена моя перед богом, а утром станешь женой и перед людьми. Крест целую, который мать на меня надела!

— Эт-то правда? Я буду ваш... твоей женой? — доверчивый взгляд ожёг меня. Но никогда я не лгал женщинам:

— Да, это правда! А сейчас, спи. Спи спокойно, жена моя, я — рядом.

Проснувшись утром, и полюбовавшись милым лицом, аккуратно высвободил руку из-под прелестной головки, поднялся. Ночью я на руках перенес Эстер к себе в командирский блиндаж, чтобы не просыпаться на берегу, где умываются все бойцы. Да у меня был собственный блиндаж, как положено командиру. Несколько дней назад мы передислоцировались на остров, времени на переезды из деревни уже не было.

Утренний туман покрывал реку, и по мосту тихо двигались печальные тени. Эвакуация продолжалась круглосуточно, ночью по краям настила светили керосиновые лампы. Пришлось, конечно, усилить охрану, чтобы лампы не прихватывали на память, хотя всё равно, по утрам нескольких недосчитывались. Но, великий наш Абрамзон привез их много, и поэтому внимания на эти мелочи не обращали. Побрившись и умывшись, я постарался взять себя в руки, и подумать о делах.

Сначала — раненые. Потом приказ по батальону. Тьфу, как я забыл! Старший сержант медслужбы— начальник этой службы сладко спит у меня в блиндаже. Я замер, держа в руках полотенце и чувствуя, как расплываюсь в неуместной счастливой улыбке. Со стороны, конечно выглядело по-идиотски, стоит седой мужик, голый по пояс, и тает от счастья. А, плевать! На войне надо жадно хватать мгновения, которые дают тебе ощущения жизни. Поэтому, смирно! В начале приказ, моя жена должна быть счастливой! А раненые.., они нас простят, потому что, они — люди.

Разбудив поцелуем свою юную прелестницу, я вновь окунулся в бурные воды семейной жизни. Одно было прекрасно, извечный вопрос прекрасной половины человечества— «что одеть»? был решен быстро. Сходив к землянке медсанчасти и полюбовавшись на изумлённую подружку Эстер, забрал форму и, вернувшись в свой блиндаж, принялся писать приказ.

А товарищ старший сержант с некоторой осторожностью стала присматриваться к обстановке моей «квартиры». Я улыбался, наблюдая за попытками создать семейное гнёздышко, но время шло и пора было воплощать в жизнь мой план.

На состоявшемся здесь же военном совете были приняты следующие решения: первое—обеспечить эвакуацию раненых и медперсонала. Второе — для эвакуации обеспечить железнодорожный транспорт, поэтому с патрулирования почти опустевшего города взвод снимается и перебрасывается к желдормосту. И немедленно построить батальон для оглашения приказа. Последнее добавил я, чтобы избежать первого семейного скандала.

Перед строем бойцов я зачитал приказ, что капитан Листвин и старший сержант Коробочко объявляются мужем и женой. Потом добавил, что раненые должны быть подготовлены к эвакуации, и быстро сбежал к себе в блиндаж. Через несколько минут прозвучал телефонный зуммер, и я с облегчением схватил тяжелую трубку: