Отчасти это было связано с тем, что консервативно-традициона­листская идеология опиралась на систему иррациональных обоснова­ний, ее постулаты были скорее предметом веры. В основе ее лежало представление о таких трудноуловимых субстанциях, как «русская почва» или «народный дух», не поддающихся научному исследованию и описанию. Идеологи власти оказались неспособны вооружить раци­ональными аргументами «патриотическую» программу, чтобы она могла противостоять на равных либеральным и радикальным проек­там преобразования России.

В самом общем виде консервативная идеология сводилась к предс­тавлению о России, как особом мире, особой цивилизации. Значи­тельное влияние на идеологов этого лагеря оказала теория «культурно-исторических кругов» Н.Я. Данилевского, согласно которой «идея», лежащая в основе того или иного «исторического типа», оста­ется неизменной, и соответственно политические формы, выработан­ные одним народом, годятся только для этого народа.

В отличие от либералов и социалистов, разделявших оптимисти­ческий взгляд на возможность прогресса, консерваторы были убежде­ны в неискоренимом нравственном несовершенстве человека. Испра­вить человека невозможно, возможно только сдерживать негативные проявления человеческой натуры, чему служит отеческая власть госу­дарства. Монарх подобен «отцу», а его подданные — «детям». Россия представляет собой «семью», а семья строится на основе естественной иерархии, аналогом которой применительно к обществу служит сос­ловная структура.

Практическая политика сводилась к двум важнейшим направле­ниям: восстановлению «истинно русских» начал администрации и борьбе за чистоту «русского духа».

В исторической литературе нередко можно встретить утвержде­ния, что этот курс во внутренней политике был взят не сразу после из­дания «ананасного» манифеста. Действительно, занявший место ми­нистра внутренних дел Н.П. Игнатьев, по видимости, продолжал не­которые начинания Лорис-Меликова. Он пригласил «сведущих людей» (только не выборных, а назначенных самим правительством) для обсуждения вопроса о снижении выкупных платежей, а в ноябре 1881 г. учредил особую комиссию под председательством члена Государственного совета М.С. Каханова для подготовки проекта реоргани­зации всей губернской и уездной администрации на основаниях всесословности. Однако в исполнении Игнатьева лорис-меликовские инициативы удивительным образом выхолащивались, приобретали откровенно бутафорский характер. Так 19 марта 1881 г. в Петербур­ге градоначальником Н.М. Барановым был создан Временный совет при градоначальстве, члены которого избирались жителями, имевши­ми право участия в городских выборах. Некоторые либералы попрос­тодушнее, как например издатель петербургской газеты «Голое», даже приветствовали этот «бараний парламент», единственная реальная функция которого состояла в штемпелевании полицейских распоря­жений. Система выборов в него была так устроена, что первым по числу набранных голосов попал в его состав бывший петербургский градоначальник Ф.Ф. Трепов (прославившийся, помимо экзекуции над Боголеповым, безграмотностью, вошедшей в поговорку; он ухит­рялся делать четыре ошибки в слове из трех букв — писал «исчо» вмес­то «еще»). Такой же бутафорский характер должен был иметь и Земс­кий собор, который Игнатьев предложил собрать во время коронации Александра III. Скромные комиссии Лориса должны были реально участвовать в законотворчестве. Пышный собор Игнатьева, на кото­рый предполагалось созвать четыре тысячи депутатов, должен был продемонстрировать единение царя с народом и заставить «замолк­нуть все конституционные вожделения».

Игнатьев продолжал либеральные мероприятия, замышленные в эпоху «диктатуры сердца», в области финансово-экономической, но в политической сфере его курс был прямо противоположен лорис-меликовскому. По крайней мере два важнейших акта, с которыми связана политика контрреформ — положение «О мерах к охранению государ­ственного порядка...» и «Временные правила о евреях», — появились именно в игнатьевское министерство. Оба эти игнатьевские акта гру­бо ограничивали гражданские права российских подданных, тогда как Лорис-Меликов стремился оборонять и даже расширять эти пра­ва в самые тяжелые моменты государственного кризиса. Поэтому можно смело утверждать, что новый курс был взят непосредственно после издания «ананасного» манифеста.

«Истинно русским началам администрации» соответствовала сис­тема отеческого попечения о нуждах подданных, причем начальство безусловно лучше подданных ведало их нужды, и в своих распорядительных действиях не должно было стесняться выдуманными «прогнив­шей» Европой правовыми гарантиями. Во избежание таких помех 14 августа 1881 г. было издано положение «О мерах к охранению госуда­рственного порядка и общественного спокойствия и приведении опре­деленных местностей империи в состояние усиленной охраны». Соглас­но этому акту любая местность могла быть объявлена на положении усиленной или чрезвычайной охраны. Положение усиленной охраны вводилось генерал-губернатором с утверждения министра внутренних дел сроком на год; чрезвычайная охрана устанавливалась «высочайше утвержденным положением комитета министров, по представлению министра внутренних дел» на шесть месяцев. В пределах местностей, объявленных на положении усиленной охраны, генерал-губернаторам, губернаторам и градоначальникам предоставлялось право издавать обязательные постановления и в административном порядке подвер­гать нарушителей таких постановлений взысканиям (вплоть до трехме­сячного ареста и штрафа в 500 рублей).

Кроме того власти получали право воспрещать общественные и да­же частные собрания, закрывать торговые и промышленные заведе­ния и «воспрещать отдельным лицам пребывание в местностях, объяв­ленных в положении усиленной охраны» (право административной высылки). Генерал-губернаторам предоставлялось право передавать отдельные уголовные дела военному суду для суждения по законам во­енного времени или требовать рассмотрения их при закрытых дверях. Значительно усиливался административный надзор за деятельностью земских, городских и судебных учреждений, служащие которых, признанные неблагонадежными, немедленно удалялись от должностей (за исключением выборных) по требованию губернатора или градона­чальника. Местным начальникам полиции и жандармских управлений предоставлялось право задерживать внушающих подозрение лиц (на срок не более двух недель) и производить обыски во всякое время и во всех без исключения помещениях. При чрезвычайной охране генерал-губернаторы получали дополнительно права передавать военному суду не только отдельные дела, но и целые категории дел, одним общим рас­поряжением; налагать секвестр на недвижимые и арест на движимые имущества; подвергать в административном порядке аресту, заключе­нию в тюрьме или крепости до трех месяцев и штрафам до 3000 руб­лей за любые проступки, «об изъятии которых из ведения судов будет заранее объявлено»; приостанавливать периодические издания и закрывать учебные заведения (на срок не более месяца). «Временное» положение об охране оказалось одним из самых долговременных ак­тов. С 1881 г. и до крушения империи значительные ее части с завид­ной регулярностью, а обе столицы и примыкающие к ним губернии постоянно, находились на положении усиленной или чрезвычайной охраны.

Сам Игнатьев, прислушивавшийся к советам И.С. Аксакова и состоявший в ним в переписке (откуда он позаимствовал идею коро­национного собора), через год стал казаться недостаточно твердым проводником нового курса и был отправлен в отставку. 30 мая 1882 г. его место занял Д.А. Толстой. Катков приветствовал это назначение в передовице «Московских ведомостей», завершавшейся окриком об­ществу: «Встаньте, господа, правительство идет, правительство возв­ращается».

Прежде всего возвратившееся правительство навело «порядок» в печати. Лорис-меликовская «оттепель» закончилась с изданием 27 ав­густа 1882 г. новых «Временных правил» о печати. Для газет, полу­чавших ранее предостережения и приостановленных, вводился новый вид предварительной цензуры — каждый номер должен был представ­ляться в цензуру до 11 вечера, что лишало газеты возможности печа­тать последние новости и делало их издание бессмысленным. Вторым важным новшеством было создание особого судилища в составе мини­стра внутренних дел, министра просвещения, министра юстиции и обер-прокурора Синода, которое могло в случае «обнаружения вред­ного направления» не только навсегда прекращать издание печатного органа, но и воспрещать его редактору впредь издавать что бы то ни было. Благодаря применению новых правил правительству удалось в 1883—1884 гг. закрыть все радикальные и наиболее острые из либе­ральных органов печати. Прекратили существование журналы «Оте­чественные записки» М.Е. Салтыкова-Щедрина и «Дело» Н.В. Шелгунова, закрылись газеты «Голос», «Земство», «Страна» и «Москов­ский телеграф».

Затем новый курс был реализован в области народного просвеще­ния. Во главе министерства на место либерала барона А.П. Николаи был поставлен глуповатый и смотрящий в рот Толстому и Каткову И.Д. Делянов. В 1884 г. был утвержден новый университетский ус­тав, подготовленный при участии Каткова и практически ликвидиро­вавший автономию университетов даже в тех скромных границах, которые очерчивались уставом 1863 г. Отменялась выборность ректоров, деканов и профессоров, при назначении которых министерство отны­не руководствовалось не «учеными заслугами претендентов», а сте­пенью их благонадежности. Студентам какие бы то ни было корпора­тивные организации запрещены были вовсе. В средней школе упорно проводилась «классическая» система. Однако надежды на то, что изу­чение древних языков будет формировать консервативный склад мыс­лей, не оправдались. Гимназист Володя Ульянов как раз в это время радовал родителей успеваемостью: «Из латыни — 5, из греческого — 5», но пошел, как известно, другим путем.