Шрифт:
Князья из Литвы приходили в Новгород не раз: в 1414 г. здесь княжил Иван Владимирович, дядя Михаила Олельковича; в 1435, 1445 и 1459 гг. — другой его родич, Юрий Семенович, сын Семена-Лугвеня, защитника Новгорода от Ливонского ордена. Михаил Олелькович был вассалом и родичем Казимира, но еще и двоюродным братом самого Ивана III. Но теперь приглашение князя «из королевы руки» стало для Москвы удобным предлогом для обвинения новгородцев заодно и в измене, и в склонности к «латинству».
И хотя Михаил уехал из Новгорода весной 1471 г., расплата не замедлила. В мае московские и псковские войска, действуя по согласованному плану, вышли в поход «пленующе и жгуще, и люди в полон поведуще». Последовали подряд четыре поражения новгородских войск; самое сокрушительное — на реке Шелони, где конница москвичей уложила на поле боя 12 тысяч новгородцев. Военный разгром в 1456 и 1471 гг. был не случайным. На закате Средневековья Новгород не смог создать не только флота, но и современной профессиональной армии — боярской олигархии она была не нужна и даже опасна. Но в борьбе с поместной московской конницей громоздкое городское ополчение оказалось бессильным.
Новгородские послы даже не успели доехать до Казимира, когда все было кончено. Посадник Дмитрий Борецкий, а с ним еще несколько знатных «изменников» были казнены, другой посадник Василий Казимир и 50 «лутчих» новгородцев — отправлены в московские тюрьмы. Зато «мелких людей» великий князь Иван III после побоища «велел отпущати к Новгороду» — он умел быть расчетливо милостивым. Впервые «Господин Великий Новгород» официально признал себя «отчиной» великого князя, объявившего себя верховной судебной инстанцией в Новгороде.
Спустя несколько лет последовал новый поход великокняжеской рати. Но у богатейшей республики, никогда не знавшей междоусобных войн и татарских набегов, не осталось ни сил, ни воли к сопротивлению, хотя за сто лет до того новгородцам удавалось отбиться от самого Дмитрия Донского и разгромить войско его сына Василия Дмитриевича.
К моменту последнего столкновения с Москвой в республике проявился раскол: «И разделишася людие — инии хотяху за князя (Ивана III), а инии за короля за Литовского». Рядовые новгородцы уже не рвались защищать боярское правление. Сами же бояре так и не смогли выступить в борьбе с грозным противником единым фронтом: одни стремились «заложиться» за Казимира Литовского, другие надеялись на компромисс с Москвой и сохранение своей власти и привилегий в обмен на признание Ивана III «государем».
«Новгородские посадницы (т. е. посадники) и тысячские, купцы и житии люди, и мастеры всякие, спроста рещи плотшщи и гончары, и прочий, который родився на лошади не бывали, и на мысли которым того не бывало, что руки поднята противу великого князя, всех тех изменници они силою выгнаша; а которым бы не хотети пойти к бою тому, и они сами тех разграбляху и избиваху, а иных в реку Влъхов вметаху», — насмехался над усилиями бояр-«изменников» организовать сопротивление московский летописец. Но и его новгородские собратья также не смогли скрыть отсутствие единства у сограждан: «И всколебашася аки пьяни, и бяше в них непособица и многые брани, мнози бо велможи бояре перевет имеаху князю великому и того ради не изволиша в единомыслии быта, и всташа чернь на бояр, а бо яри на чернь».
В итоге в студеном январе 1478 г. новгородская знать выслушала из уст Ивана III приговор: «Вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти. Посаднику не быти. Волостем быти, селом быти, как у нас в Низовской земле». Последним днем республики стало 15 января: московские «дети боярские» и дьяки привели новгородцев к присяге своему государю.
Новгородскую «демократию» не стоит идеализировать: большинство населения города находилось в зависимости от боярских кланов, а окрестные крестьяне-смерды в политической жизни никак не участвовали. Но в боярской республике была создана сложная система «разделения властей»; население города участвовало (на уровне улиц, сотен, концов) в деятельности местных органов самоуправления. Археологи обнаружили остатки деревянных «палат» суда вместе с массой берестяных грамот о судебных спорах. Рядовые торговцы и ремесленники были грамотными и умели отстаивать свои права. «От Незнанка к Рюре. Собираешься ли платить 6 гривен? Если не собираешься, то поезжай (на суд) в город», — так корректно приглашал новгородец своего оппонента разрешить имущественный спор в начале XIII в.
Это было не худшее «наследство» республиканских порядков. Однако «собирание земель» Москвой «закрыло» новгородский, а затем и псковский «эксперимент» с вечевым «народоправством». После покорения Новгорода Иван III последовательно ликвидировал и саму основу былых «вольностей». В 1480 г. был «пойман» архиепископ Феофил (умер в заточении в кремлевском Чудовом монастыре), а затем в несколько приемов конфискованы десятки тысяч гектаров светских и церковных вотчин. Их владельцы — бояре, «житьи люди», купцы — получили взамен земли в разных уголках Руси: «Жаловал их на Москве, давал поместья, и в Володимере, и в Муроме, и в Новегороде Нижнем, и в Переславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме и по иным городом; а в Новгород в Великый на их поместья послал московских многих лучших гостей и детей боярских и из иных городов». Расправа с верхушкой новгородского боярства явилась демонстративным нарушением Иваном III данного им в 1478 г. новгородцам обещания не вмешиваться в боярские вотчины и не «выводить» бояр из Новгорода. Последние остатки новгородских прав исчезли после опричного погрома зимой 1570 г.
Подробнее на эту тему:
Алексеев Ю.Г. «К Москве хотим»: Закат боярской республики в Новгороде. Л., 1991.
Лурье Я.С. Две истории Руси XV века. СПб., 1994. Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962.
1564 — Опричнина против земщины
В воскресенье 3 декабря 1564 г. Москва застыла в недоумении. Царь по обычаю уезжал в Коломенское праздновать Николин день. Но на сей раз царский «подъем» был совершенно необычен. Царь забирал с собою не только «святость» — иконы и церковную утварь, но и всю свою казну, и даже объемистую «либерею» (библиотеку). Избранные бояре, ближние дворяне и приказные получили распоряжение следовать за государем с женами и детьми. Сопровождать гигантский царский поезд из двух сотен подвод должна была отборная дворянская конница «со всем служебным нарядом». Ясно было, что «богомолье» предстоит из ряда вон выходящее. Царь что-то затевал, но даже маршрут поездки держался в сугубой тайне.
Объяснение появилось ровно через месяц. 3 января 1565 г. из Александровой слободы, где обосновался государь, пришло его послание митрополиту Афанасию, немедленно оглашенное на импровизированном земском соборе. Свой отъезд царь объяснял «гневом» на «государевых богомольцев» — церковных иерархов, а также бояр, детей боярских и всех приказных людей. Царь подробно «исчислял» «измены боярские и воеводские и всяких приказных людей». Бояре и воеводы, если верить царю, растаскивали казну и присваивали государевы земли, а оборонять страну от крымских татар, Литвы и «немец» вовсе не желали. Вина церковных иерархов состояла в том, что они заступались за тех неугодных царю слуг, которых он хотел «понаказать». В завершение послания царь объявлял, что, «не хотя их многих изменных дел терпеть, оставил свое государство» и поехал поселиться, где «его, государя, Бог наставит». Одновременно в особой грамоте торгово-ремесленному люду столицы Иван IV писал, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет».