— Утвердили, — говорит он не то радостно, не то вопросительно Носилову.

Это приветствие Носилов слышит уже в десятый раз.

— Если утвердили, так за чем же задержка?

— Да ни за чем.

— Ну, так, значит строить можно: давайте кредиты!

Иван Николаевич говорит:

— Ишь, скорый какой!

— Послушайте, Иван Николаевич, ведь дело от этого страдает, да и мне же нет сил ждать больше, истомился я здесь, — ведь четыре месяца…

— Да, что вы, господь с вами, какие четыре?

— Да, конечно, здесь в Петербурге я четыре месяца…

— Ну-у.

Иван Николаевич махнул добродушно рукой и уж заговорился с другими. Носилов терпеливо ждет.

— Послушайте, Иван Николаевич я решил теперь являться к вам в одиннадцать часов и уходить в шесть часов.

— Сделайте одолжение, — сухо говорит Иван Николаевич.

— Иван Николаевич!

— Иван Николаевич я пятьдесят четыре года, а один за всех.

— Иван Николаевич, пожалейте же… ну зачем же без толку мне здесь околачиваться? Ну, рассудите же, ведь надо меня отпускать, ну пройдет еще месяц, два, — наступит же момент, когда надо будет вникнуть и в мое дело. Ну почему вам не вникнуть сейчас, зачем томить, мотать душу.

— Ах, господи! Ну что вы пристали, ей-богу?! Что я могу здесь сделать?

— Иван Николаевич, если вы не можете, так кто же может?

Иван Николаевич роется в своем столе, бросает все и говорит:

— Пойдем.

Иван Николаевич ведет Носилова через целый ряд комнат, где у каждого стола сидят чиновники с озабоченными лицами, что-то перекладывают, перекладывают и перекладывают.

— Ивановское дело, — раздается торопливый голос подбежавшего и скрывшегося уже озабоченного чиновника.

— О, господи! Ему ивановское, тому петровское, черт его знает за какое и браться!

Чиновник берется за ивановское, раскрывает, тупо-огорченно смотрит, смотрит и вдруг вспыхнул, быстро складывает ивановское и опять сосредоточивается на петровском.

— Почему мы не можем открыть им кредитов? — подходит к этому чиновнику Иван Николаевич.

— Каких кредитов? — спрашивает чиновник.

Ему не хочется оторвать сосредоточившуюся мысль от петровского дела, хочется и ответить.

— Да вот, — говорит Иван Николаевич, и, прерывая сам себя, спрашивает: — Николай Васильевич пришел?

Чиновник оставляет петровское дело и отвечает:

— Пришел.

Голос его многозначителен, и Иван Николаевич щурит левый глаз. Чиновник только машет рукой. Подлетает третий и начинает быстро сообщать какую-то новость.

Все четверо взасос слушают.

— Надо самому идти, — говорит Иван Николаевич и уже идет.

— Иван Николаевич, голубчик, — чуть не за фалды хватает его Носилов, — кончим уж мое-то дело.

Иван Николаевич несколько мгновений смотрит на Носилова, точно впервые видит его, и рассеянно стал говорить чиновнику:

— Послушайте, разберите вы вот с ними…

Иван Николаевич скрывается в дверях.

— Да вы чего, собственно, хотите? — спрашивает Носилова чиновник.

Так как этому господину Носилов еще никогда ничего не говорил, то он и начинает с Адама и доходит, наконец, до момента своего стоянья перед ним.

Господин слушает, заглядывает в петровское дело, шевелит целую кипу таких же дел, нервно теребит себя за цепочку, закуривает папиросу и, наконец, теряет всякую нить носиловского рассказа.

— Да ведь это в канцелярию министра, — говорит он, когда тот смолкает.

Носилов смотрит на него во все глаза. И чиновник в свою очередь немного сконфуженно смотрит тоже прямо в глаза Носилову!

— Вам чего, собственно, надо?

Носилов в полном отчаянии — начинать опять сначала?

Входит неожиданно Иван Николаевич, берет его под руку и говорит:

— Он вам ничего не поможет. Вся задержка оттого, что смета к нам не препровождена.

— Как не препровождена? Да неделя, как препровождена!

— Не может быть! Идем в регистратуру.

Иван Николаевич прав.

Носилов летит на третий этаж к старшему своему товарищу по выпуску.

— Послушайте, батюшка, — говорит он, — оказывается, вы в счетный отдел сметы не препроводили?