Шрифт:
— А ты хочешь быть куколкой?
У девочки загорелись глаза, и она счастливо сказала:
— Хо-очу…
— А кто эта большая дама в шляпке, которая вышла из дома и идет к детям?
Егор шепчет, что это его, Дима, тетя. Все дети увидели тетю и закричали:
— Тетя Маша, тетя Маша…
Тетя Маша, здоровая, веселая, полная, идет, и руки у нее заложены назади, но Дим видит, что она прячет, — она держит в руках повозочку с лошадкой и кучером.
— А кто, — весело, громко говорит тетя Маша, — из вас рожденник сегодня?
Маленький мальчик в латах покраснел и встал.
— Ах, это ты, Женя? — сказала тетя Маша, — твое рожденье? Ну, поцелуй тетю.
Тетя Маша присела к земле, подставила Жене свою щеку; и, когда Женя поцеловал ее, она спросила:
— А ты тетю Машу любишь?
— Люблю, — сказал Женя.
— А ну-ка, покажи — как?
Женя обнял изо всей силы шею тети Маши.
— А бозеньке ты молишься? — продолжала тетя Маша.
— Молюсь..
— Тетя Маша, тетя Маша, — вмешалась Нина, и глаза ее загорелись, как огоньки, — Женя так богу молится: пошли, господи, здоровье папе, маме, братьям, сестрам, дядям, тетям и потом всему, что увидит, и так говорит: сапогам, которые стоят под кроватью…
— Ну, уж ты, — говорит тетя Маша, — всегда все подметишь, не мешай нам…
И, обратившись опять к Жене, тетя Маша спросила:
— А молочко ты пьешь?
— Пью.
— Ну, умница, вот же тебе…
И тетя Маша дала Жене повозочку с лошадкой и кучером.
— Вот я тоже подметила, — говорит Нина, — что ты, тетя Маша, всегда подаришь как раз то, что больше всего нравится.
Тете Маше было это приятно, и она рассмеялась. Как раз в это время Дим увидел водном из окон того, кого он привык называть своим дядей.
— Дядя! — сказал он удивленно Егору, — разве он здесь живет?
— Так ведь где же ему жить? — сказал Егор.
Что-то точно обожгло Дима, и он забыл и о братьях своих, и о сестрах, и о большой тете Маше, которая вдруг, увидев прильнувшее к ограде желтое лицо и большие, черные глаза мальчика, сказала нарочно громко:
— Зачем чужие дети подходят к ограде?
И все дети оглянулись и стали смотреть на Дима.
Но Дим ничего не слышал и не видел: сердце его билось так, как будто кололо и говорило: здесь, здесь живет дядя.
А Егор в это время уже тащил его по дорожке, приговаривая испуганно:
— Как же это можно так делать, а если бы дядя увидел?
— Егор, не так скоро… я не могу… сядем…
И Дим сел, белый как стенка, потому что что-то жгло и разрывало ему грудь; его тошнило…
— Ах, если бы немножко воды…
«Что говорит Егор? Да, надо уходить…»
И Дим, пересиливая себя, озабоченно. опять поднялся на ноги, и они торопливо пошли дальше. Испарина выступила на всем его теле, неприятная, липкая; желтое лицо его вдруг осунулось, и под глазами сильнее обрисовывались темные круги, и глаза казались еще больше. Кололо в боку, и, согнувшись, Дим шел через силу, прижимая рукой то место, где кололо… Точно буря неслась над ним, и все тонуло в вихре нескладных мыслей, тяжелых ощущений. И так больно было: точно вдруг что-то острое, чужое глубоко вошло в его сердце и осталось там, и замерло сердце в нестерпимой боли.
Потом они сели на извозчика и поехали. Легче стало Диму, и, чужой себе и всем, он сидел, сгорбившись, рядом с Егором.
А кругом в садах так радостно щебетали птички, садилось солнце и в золотой пыли светились деревья, кусты. Вот открылась даль, вся в блеске заката с золотым небом, там, где садится солнце, где как будто туман горит над землей. Или то еще тоже земля, невидимая, призрачная, с неведомой в ней жизнью?
Егор говорит что-то о смерти. А что значит смерть и жизнь после смерти? Может быть, это значит, что после смерти все уходят туда, в ту даль, где собираются теперь все вместе: и земля, и небо, и солнце, где так светло, вон в той точке… Умрут все: и он, и мама, и папа, и все братья, и сестры, и тети, и все пойдут туда.
«Ах, хорошо тогда будет, — скорей бы только умирать всем», — думает Дим.
— Когда я умру, мне можно будет бегать, Егор?
— Можно.
Он быстро, быстро тогда побежит вон туда, к тому светлому.
— Ох, боже мой, боже мой, — говорит, подъезжая к дому, Егор, — лица на вас нет… и что только будет, что только будет!
— Ничего не будет, Егор, — отвечает Дим, — покажу, что мне сделалось дурно — вот и все, и мы взяли извозчика.