Выбранное место находилось на склоне оврага среди леса-бурелома. Отчего мы выбрали это место, — не помню. Это было самое поганое место для ночёвки. Комары и особенно мошки нас кусали чрезвычайно интенсивно. Река, на берегу которой мы мыслили себя находящимися, оказалась ещё метрах в ста ниже по склону; спуститься к ней и подняться затем вверх заняло у меня около получаса, вода в реке оказалась мутная и грязная. (Причину этой мутности мы узнали позже — это старатели перелопатили почти все реки в этом районе, моя золото.) Наконец приготовили чай на примусе и уснули, недовольные.

Утром ещё и дождь начался. Злеющие и мокреющие, мы собрали палатку и выскочили на грязную, пустынную трассу.

* * *

Иногда я удивляюсь спокойствию своего напарника. Вообще, я человек нервный, и в подобных случаях начинаю ворчать, злиться и иными способами проявлять недовольство. Андрей всё переносит спокойнее, хотя, я думаю, ему так же мокро, как и мне.

Восток делает людей ругливее. Порой и сейчас, спустя три месяца, в Москве, поскользнувшись на ровном месте, я обругаю гололёд и окружающие явления, и только потом вспоминаю, что я не на востоке. Андрей же, однако, даже не ругается, за что ему и спасибо.

Иногда, в холодных климатических условиях, чтобы найти выход скопившейся энергии, я провоцирую небольшую потасовку, стараясь поколотить Андрея, на что он отвечает мне тем же. А вот серьёзных конфликтов за два с половиной месяца у нас ни разу не было. Думаю, что с Андреем мне крупно повезло.

У СТАРАТЕЛЕЙ

К счастью, всего через час нас подобрал проезжавший на «Уазике» начальник артели старателей (уже седеющий, но бороды не имеющий мужчина лет 55-ти) и повёз нас к себе в артель — он хотел нас накормить. Артель располагалась не на самой трассе, а в стороне от неё. Свернув, минут двадцать мы ехали по тряской узкой грунтовке в коридоре густого леса (ветки прямо нависали над нами, и двум машинам было бы не разъехаться) и слушали воспоминания водителя о жизни. Он сказал, что видел нас на трассе ещё накануне, в районе Невера, но не мог взять, так как вёз золото. Ну, а сейчас — пожалуйста.

— В первый год, когда я приехал на Север, работал я в Якутии, в N-ском районе. И вот, я ещё непривычный был, а зимой как прихлопнуло — семьдесят градусов мороза! Одно хорошо, ветра нет. И вот живут же! А в апреле уже распогодилось, до -40 днём было, и ветра никакого. Так во дворе можно было по пояс голым ходить: солнце, и снег повсюду, отсвечивает, ярко так, слепит аж. Ходить можно, но только в тень зайдёшь, сразу, как ошпаренный, выскочишь: сорок градусов мороза! И вот, загорел весь, к маю. Друзья приехали, удивляются: где это ты так загорел?

Я ехал и думал: не преувеличивает ли водитель? И про себя решил, что если и преувеличивает, то немного. Я читал, что -70 (и ниже) в Якутии бывает, но редко, ну а -60, -62, особенно в Оймяконском районе, бывает каждый год. Неожиданно было лишь явление загорания при столь низкой температуре, но проверить слова сии мы не могли.

Узнали мы также, что в этом районе золото моют уже больше ста лет, многократно перемывая одну и ту же породу. Техника улучшается, и те отвалы, где содержание золота казалось низким (нерентабельно было перемывать), — с улучшением техники перелопачивают ещё раз, потом ещё, и ещё… Поэтому здесь все речушки мутные. Узнали, что каждая артель переползает с места на место, и, если ехать далеко, все избушки и постройки бросают. Дешевле новые построить, чем старые разбирать и перевозить по бездорожью.

А вот и приехали в артель. Проскочив запрещающий знак («STOP! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА!») и переехав вброд мелкую речушку, оказались на месте. Шёл дождь, было довольно прохладно, даже мошка куда-то попряталась. Посреди леса, на берегу речки, стояло несколько деревянных домиков: столовая, ещё два жилых дома и туалет. В столовую и привёл нас водитель, оказавшийся начальником артели, сказал повару: «Накорми мужиков!» и уехал по делам, пообещав заехать через часик и вернуть нас на трассу. В столовой было тепло, полутемно, стояли две деревянные лавки и деревянный длинный стол, пахло едой, которая варилась в этом же помещении. На огне большой печи стояла большая кастрюля с супом (газовых, и, тем более, электрических плит там не было). В столовой, кроме нас, было только два человека: повар и один питающийся. Люди казались загорелыми из-за отсутствия освещения. Повар мягко ругал питающегося, за то, что он только и делает, что питается, а последний, насыпая в кружку с чаем сахар из огромной миски, отвечал, что он работает тоже вполне усердно.

Нас накормили супом, хлебом, чаем и дали еду в дорогу — в «северном» ассортименте: четыре больших пачки чая, штук пятнадцать коробков спичек, хлеб и консервы. От сигарет мы отказались. Сам процесс добычи золота мы не видели и не просились его смотреть, предполагая, что раз не показывают — значит, секрет. Выпив (на двоих) восемь кружек чая, мы сели на крыльце дожидаться появления начальника.

Вскоре начальник появился, посадил нас в свой «Уазик» и отвёз на трассу, а сам поехал назад, в Невер.

НА ТЫНДУ!

…Дорога на север, о которой наш предшественник, мудрый Пожидаев, написал в письме: «До Якутска пролетишь со свистом», — не соответствовала нашим мечтам о ней. Так как в Новосибирске я забыл свою штормовку, от дождя пришлось заворачиваться в тент. Машин было мало, они не всегда останавливались, а некоторые, даже остановившись, искали повод отказать непрезентабельным путешественникам. Мы надеялись застопить хоть какой автобус, но и автобусов не было. Пообедали (спасибо старателям за вкусную еду!), но скорости это не прибавило. За семь часов стояния на трассе мы сменили две машины и проехали… километра три.