Сорниани не привёл ни одного нового имени. Было просто невозможно, чтобы он придумал их все сам с такой точностью. От томительного беспокойства кровь прилила к щекам Эмилио; может быть, продолжая говорить с таким жаром, Сорниани назовёт и себя самого? Эмилио продолжал слушать с большой тревогой, в то время как его правая рука сжалась в кулак, готовая обрушиться на Сорниани.

Но тот остановился, чтобы спросить:

— Ты себя плохо чувствуешь?

— Нет, — сказал Эмилио, — я чувствую себя великолепно.

Он сдержался с тем, чтобы не мешать Сорниани с его рассказом.

— Но это очевидно, что ты чувствуешь себя плохо. Ты поменялся в лице уже два или три раза.

Эмилио разжал кулак. Это был не тот случай, чтобы поколотить Сорниани.

— Да, действительно, я чувствую себя не очень хорошо.

Поколотить Сорниани! Хорошенькая вендетта! Эмилио следовало бы поколотить самого себя. О, как он её любил! Эмилио трусливо сказал себе, что вернётся к ней. И как можно быстрее. В это утро он приобрёл решительность и энергию для мести. Он выскажет ей все свои упрёки и затем оставит. О, какой умный поступок! Так он накажет только себя самого. Все обладали ею, кроме него. Поэтому среди всех её мужчин только Эмилио был достоин осмеяния. Он вспомнил, что на днях Вольпини должен был приехать для того, чтобы уплатить условленный залог; как раз в то время, когда Эмилио бесился от подозрений, которые всегда его мучили. Что будет делать Анджолина после того, как станет принадлежать портному? Самым естественным для неё будет легко предать его, она будет предавать его с другими, поняв, что Эмилио её бросил. Для него она была потеряна. Эмилио ясно видел это будущее своими глазами, как будто всё происходило в нескольких шагах от него, прямо на Корсо. Он видел, как Анджолина освобождается от рук Вольпини, пресыщенная им, и сразу же ищет место, где сможет продолжить творить свои гнусные дела. Она предаст Вольпини, и на этот раз справедливо.

Отчаяние Эмилио составляло не только то, что он так и не овладел ей. До сего момента он лелеял в памяти тот томительный звук, который издала Анджолина при его уходе. Но что он мог означать в жизни женщины, которая и в других руках так же радовалась и страдала? Нет, невозможно возвращаться на прежний путь. Эмилио теперь хватало, чтобы воздержаться от этого соблазна, вспомнить слова Балли.

Эмилио подумал, что если он не будет постоянно помнить суровое суждение друга, то не вылечится одним лишь собственным достоинством, а попытка вернуться к Анджолине свяжет его с ней, и тогда уже ей будут принадлежать все его мысли и желания.

Уже прошло достаточно времени, как он поговорил с Сорниани, а смятение никак не унималось в груди Эмилио.

Может быть, Анджолина предпримет попытки снова сблизиться с Эмилио. Тогда его достоинство не помешает ему принять её с распростёртыми объятиями. Но всё будет по-другому. Эмилио перейдёт сразу же к правде, то есть к обладанию. Долой притворство!

— Я знаю, что ты была любовницей у всех этих мужчин, — закричит он ей, — и я люблю тебя так же. Будь моей и говори правду, чтобы у меня больше не оставалось сомнений.

Правду? Даже представляя себе самую жестокую откровенность, Эмилио идеализировал Анджолину. Правду? Разве она могла и знала, как её сказать? Даже если Сорниани сказал лишь часть правды, то ложь должна быть такой естественной в устах этой женщины, она никогда от неё не освободится. Эмилио забыл, что временами воспринимал так ясно тот факт, что он тесно связан с тем, что на самом деле Анджолина не является той, кем была, и это был он сам, кто творил ложь.

— Как я не понял, — говорил себе Эмилио шагая, — что единственным поводом для смеха была ложь! Если бы он знал всё, то не осталось бы ничего смешного. Каждый имеет право любить того, кто ему нравится.

Эмилио показалось, что эту точку зрения они уже обсуждали с Балли.

Ветер совсем стих, и день принял вид весеннего. Будь Эмилио в другом расположении духа, этот день свободы стал бы радостью для него. А, может, настоящей свободой являлось то, из-за чего он не согласился пойти к Анджолине?

И всё же был повод, чтобы пойти к ней сразу. По крайней мере, Эмилио мог увидеться с ней для того, чтобы высказать новые упрёки. Действительно, он никогда прежде и не подозревал о существовании этих юнцов, которые были у неё до Мериги и о которых ему сегодня рассказал Сорниани.

— Нет! — сказал Эмилио громким голосом. — Подобная слабость лишь ввергнет меня в её власть. Терпение! Десять или пятнадцать дней. Она придёт ко мне сама.

Но что же делать этим первым утром?

Леарди! Красивый юноша, белокурый и крепкий, с оттенком мужественности в молодом организме, шёл по Корсо, серьёзный, как всегда, одетый в светлое пальто, которое соответствовало этому тёплому зимнему дню. Брентани и Леарди едва здоровались, оба очень гордые, хотя и по разным причинам. Эмилио, увидев этого элегантного юношу, по мнил, что он является литератором с определённой репутацией, а Леарди, напротив, полагал, что может смотреть на Эмилио сверху вниз потому, что тот был одет менее аккуратно, и он его никогда не встречал ни в одном из больших домов города, где его, наоборот, принимали с распростёртыми объятиями. Но Леарди ценил то, что его превосходство может признаваться даже Брентани, и ответил вежливо на приветствие. Затем Леарди встретил Эмилио великодушно, увидев несколько удивлённо, что тот приближается к нему с протянутой рукой.

Брентани уступил властному инстинкту. Поняв, что не может идти к Анджолине, он решил, что лучше всего будет поговорить с тем, кто в его мыслях был неразрывно связан с ней.

— И вы воспользовались хорошей погодкой, чтобы прогуляться?

— Да, решил пройтись перед завтраком, — ответил Леарди, принимая таким образом компанию Брентани.

Эмилио заговорил о погоде, о своём недомогании и о болезни Сорниани. Сказал, что не любит последнего, так как тот слишком уж любит хвастаться своими любовными похождениями. Эмилио не скупился на слова. У него было странное предчувствие, что он находится рядом с человеком, который в его жизни очень важен, и каждое слово будет полезным для того, чтобы укрепить дружбу с ним. Эмилио смотрел на Леарди с беспокойством, говоря о похождениях Сорниани. Леарди не повёл и бровью, Эмилио лишь обратил внимание на улыбку, свидетельствующую о том, что Леарди уверен в своём превосходстве над Сорниани. Для Эмилио подобная улыбка, в данном случае, была равноценной признанию в связи с Анджолиной.