Балли ожидал Эмилио на улице:

— Ну, как поживаешь?

— Так себе, — ответил Эмилио, пожимая плечами. — Сегодняшнее утро для меня прошло ужасно скучно.

Стефано заметил бледность и подавленное состояние Эмилио и подумал, что определил причину скуки друга. Балли решил, что должен быть очень заботливым по отношению к Эмилио. Стефано предложил ему пообедать вместе, а затем они могли бы прогуляться.

После некоторого колебания, которое от Балли ускользнуло, Эмилио согласился. На какое-то мгновение он рассматривал возможность отклонить предложение Балли и сказать ему сразу же то, что, по мнению Эмилио, он ему должен был сказать. Было бы действительно проявлением малодушия отказаться от спасения сестры из-за страха потерять друга; в обдумываемом же Эмилио действии он не видел ничего, кроме испытания смелости. Но он на это не решился по причине сомнений в правильности сделанных им выводов относительно чувств Амалии.

— Да, да, пойдём! — повторил Эмилио, и когда Балли отвечал на повторение приглашения благодарностью, Эмилио осознал, что сделал его ради удовольствия, которое ему дала возможность немедленно рассеять все сомнения.

В действительности, во время обеда Эмилио ещё раз удостоверился в правильности своих предположений. Как же он был похож на Амалию! Эмилио показалось, что он видит сам себя во время ужина с Анджолиной. Желание понравиться доставляло массу неудобств Амалии и лишало её всякой естественности. Как она зависела от того, что скажет Балли! Возможно, она и не осознавала того, что он говорил. Смеялась и становилась серьёзной только по причине непроизвольного подчинения.

Эмилио старался отвлечь сестру, но не был услышан. Его не слу-, шал и Балли, который, насколько это можно было понять по чувствам, вызываемым им в девушке, предался очарованию того состояния умственного возбуждения, в которое он впадал всегда, когда ощущал себя полным хозяином кого-либо. Эмилио хладнокровно изучал и оценивал поведение друга. Балли совершенно забыл цель, с которой пришёл. Он рассказывал истории, которые Эмилио уже знал, и было понятно, что он их пересказывает только ради Амалии. Это были истории того жанра, которые Стефано уже испробовал на несчастной. Он рассказывал одну из тех весёлых bohemes [6] , в которых Амалия так любила беспорядочную радость и легкомысленность.

Когда Стефано и Эмилио покинули Амалию и вышли вместе, в душе Эмилио нарастала огромная злоба по отношению к другу. Неосторожная фраза Балли переполнила чашу терпения Эмилио. Балли сказал:

— Видишь, мы провели этот час наиприятнейшим образом.

Эмилио очень захотелось ответить ему какой-нибудь дерзостью. Наиприятнейший час? Для Эмилио это точно было не так. Он мог вспоминать этот час с тем же отвращением, которое испытывал и ко времени, проведённому им вместе с Балли и Анджолиной. Действительно, Эмилио ощущал сейчас всё ту же болезненную ревность. Он укорял друга прежде всего за то, что тот даже не заметил его молчания и считал, что и он тоже хорошо развлёкся. И ещё: как же Балли не догадался, что Амалию в его присутствии охватывало болезненное смущение с волнением, которые в некоторые моменты заставляли её заикаться? Однако сейчас собственные чувства Эмилио были так очевидны, что он побоялся, что Балли не поймёт, если Эмилио заговорит об Амалии в отместку за то поведение Балли, которое он практиковал в присутствии Анджолины. Эмилио требовалось прежде всего не выдать своей обиды, он должен поступать как хороший отец семейства, который действует с единственной целью — защитить своих любимых.

Эмилио начал с того, что сочинил для Балли лживую историю. Причём, сделал он это с таким видом, как будто речь шла о чём-то несущественном. Эмилио сказал, что этим утром одна из его престарелых родственниц спросила его, правда ли, что Балли обручён с Амалией. Это было ещё не всё, но Эмилио испытал облегчение, сказав это. Он добавил, что старушка приходилась ему дальней родственницей и за достоверность её слов никак нельзя было ручаться.

— Ах, правда? — воскликнул очень удивлённый и улыбающийся наивно Балли.

— Правда, — ответил Эмилио, состроив гримасу, которую хотел преобразовать в улыбку, — люди такие коварные, что иногда этим только заставляют смеяться.

Эмилио сказал это, чувствуя обиду на Балли за то, что тот не принял эту новость всерьёз.

— Я говорю тебе всё это для того, чтобы ты понял, что надо быть осторожнее, так как нам не может прийтись по душе, что идут такие разговоры про бедную Амалию.

Это «нам» являлось ничем иным, как попыткой Эмилио уменьшить собственную ответственность за свои же слова. Однако одновременно с этим Эмилио сказал всё это повышенным голосом от распиравшего его жара: он не мог позволить Балли воспринимать так беспечно этот довод, который самому Эмилио обжигал губы.

Стефано больше не знал, какого поведения ему придерживаться. Такие ситуации в его жизни происходили не каждый день, и он боялся оказаться виноватым. Балли ощущал себя невинным, как младенец. Он уважал семью Брентани и всегда показывал это, к тому же Амалия уродлива, и всё это в его глазах лишало его всякой вины. Стефано очень хорошо знал Эмилио и осознавал, что тот не стал бы сердиться на него из-за слов какой-то дальней родственницы; но Балли также чувствовал в словах друга ярость и, может быть, даже больше — ненависть, от которой его бросало в дрожь. Поэтому Балли быстро пришёл к правильному выводу. Он вспомнил, как в течение такого долгого времени все мысли и даже жизнь Эмилио были сфокусированы на Анджолине. Но почему эти ярость и ненависть, возникшие в Эмилио по причине ревности к Анджолине, проявились теперь, когда он говорил об Амалии?

— Я не верю, что в наши годы, то есть в мои и синьорины, можно думать, что мы способны на подобные глупости, — сказал Балли смущённо. Этот довод был оскорбительным даже для него самого.

— Что ты хочешь? Таков мир…

Но Балли, который не верил в этот мир, заорал гневно:

— Перестань! Я уже понял, о чём идёт речь. Поговорим о другом.

Какое-то время они молчали. Эмилио не решался говорить из-за страха скомпрометировать себя. Что уже понял Балли? Его собственный секрет, то есть его возмущение, или же секрет Амалии? Эмилио посмотрел на друга и увидел, что он ещё больше взбудоражен, чем это можно было бы предположить по его словам. Стефано сильно покраснел, а его голубые глаза смотрели смутно в пустоту. На мгновение показалось, что Балли просто только что раскраснелся от быстрой ходьбы, так как ему вдруг потребовалось обнажить высокий лоб, и он сдвинул шляпу на затылок. Но для Эмилио стало очевидно, что применённой им хитрости для сокрытия гнева во имя высших мотивов спасения семьи оказалось явно не достаточно.