— Шериф Гай Гисборн?

— Да, ваша честь.

— Шериф, — сказал судья, — вы находитесь на выездной сессии королевского суда, отнеситесь со всем уважением. На вас поступила жалоба в превышении полномочий.

— От кого? — спросил Гай.

— От баронов Леергука, Антиберга и виконта Генста, — объяснил судья.

— Но… я с ними не ссорился, — ответил Гай в растерянности.

— Это не важно, — сказал судья. — У них есть право и обязанность сообщать о злоупотреблении местных властей.

Гай возразил:

— Я не местная, я представитель центральной власти!

— Это тоже не важно, — сказал судья веско, — что вы можете сказать в свое оправдание?

— Невиновен, — ответил Гай. — И вообще… в чем конкретно меня обвиняют?

— Покушение на жизнь барона Тошильдера, — сказал судья, — и убийство его сына с оруженосцем. Давление на графа Ингольфа, которого вы сумели заставить уплатить вам лично огромную сумму!

— Эта сумма занесена в ведомость, — возразил Гай, — я себе не взял ни копейки!

— Проверим, — пообещал судья, — однако что насчет превышения полномочий?

Гай сказал с твердостью, которую сам не ожидал от себя:

— Ваша честь, я чего-то недопонимаю… У меня показания всех крестьян, которые наблюдали за происходящим, когда барон Тошильдер со своими людьми топтал их поля, а это около сорока человек! Вам этого недостаточно?

Генеральный судья замялся, но его помощник справа, явно более расторопный, сказал быстро, перехватывая у лорда инициативу:

— Мы пока не рассматриваем вопрос, кто на кого напал, и не спровоцировали ли вы стычку сами неправомерными словами или действиями…

— Но крестьяне…

Судья прервал, повысив голос:

— Крестьяне могут не улавливать некоторые тонкости.

— Например? — спросил Гай, не утерпев. — Вы считаете крестьян менее дееспособными, чем бароны?

Судья произнес строго:

— Не дерзите, сэр Гай. Вы могли оскорбить барона Тошильдера и его людей, но не прямо, что доступно пониманию крестьян, а… иначе, вот почему он и вспылил! Но я повторяю, мы это пока не рассматриваем, сейчас всех моих коллег интересует более насущный вопрос…

— Я весь внимание, ваша честь.

— …Не превысили ли вы вверенные вам полномочия?.. Мне трудно поверить, что на вас напали пятеро вооруженных людей, а вы вот так легко отбились!

Гай спросил сдавленным голосом:

— А как, по-вашему, все происходило?

Главный судья сказал громко, забирая инициативу ведения процесса:

— Гораздо проще поверить, что вы напали на пятерых безоружных, убили двоих и ранили одного, а еще двое вам сдались, не решаясь сопротивляться королевской власти!.. Это, по крайней мере, поддается объяснению!

— Объяснению? — переспросил Гай, едва размыкая челюсти, сведенные гневом. — На меня напали пятеро деревенских дураков, у которых мечи только для важности!.. И чтобы перед женщинами бахвалиться. Я же прошел сквозь огонь сражений от Акры до Иерусалима, дрался в сотне схваток насмерть, и если выжил, а мои противники нет, то не это ли говорит, что я что-то да понимаю в схватках? К тому же бойцом был только сам барон… да и то в прошлом, а еще его сын, погибший вместе с ним… Слуга, которого я пронзил его же мечом, и двое оруженосцев, что только начинали учиться обращаться с оружием… вы считаете их воинами? Не всякий, ваша честь, взявший меч, становится воином. Я не могу бросить вам вызов, но я прошу… даже умоляю выставить вашего человека на поединок, и я докажу вам, что одно дело — побеждать в ваших потешных схватках, другое — когда бьются насмерть!.. А мы будем биться насмерть!

Судьи, члены коллегии, советники, все замолчали и смотрели в полной тишине на разгневанного шерифа. Гай понял, что сейчас всякий представил ту жуть непрерывных боев, когда армия крестоносцев продвигалась, захватывая города и разбивая войска Саладина, к святыне христианского мира — Иерусалиму.

Судья с левого фланга кашлянул и проговорил таким же непримиримым, как и у его коллег, голосом:

— Вы свидетельствуете против себя, сэр Гай. Со своим умением прирожденного бойца вы могли намеренно спровоцировать барона и его людей напасть…

Гай прервал:

— Простите, ваша честь, вы разбираете то, что случилось, или то, что могло бы быть? А могло быть, что те люди вдруг устыдились своего поведения и двое закололись мечами, а барон сам отрубил себе руку?

В зале засмеялись, даже один из судей улыбнулся, остальные нахмурились и начали нашептывать главному с обеих сторон, на Гая поглядывали с великим раздражением.

Из зала кто-то крикнул весело:

— Такие не устыдятся!

Главный судья стукнул молотком по металлической пластине размером с поднос на столе.