Шрифт:
— Да?
— Манера ее была холодной и даже недружелюбной.
— Странно.
— Воистину так, а если подумать, то даже неприятной.
— Ты права, Паланисс. Моим советом ты воспользовалась?
— Да, бригадир, и мне весьма огорчительно сообщить, что она оказалась непреклонной.
— Непреклонной?
— Именно так.
— Но ты общалась с ней вежливо?
— Со всей возможной обходительностью.
— Весьма необычно. Более чем необычно — странно.
— Полностью с вами согласна, бригадир.
— Итак, она отказалась что-либо тебе сообщать?
— Она сделала вид, что впервые слышит об артефакте.
— Невозможно!
— Согласна.
— И что, ты не уловила даже намека на то, обман ли это?
— Вот это пожалуй возможно.
— Возможно?
— Лицо ее стало каменным, и она смотрела мне прямо в глаза. Люди часто так делают, когда не желают выдать, о чем на самом деле думают; как правило, этим они прикрывают обман. Не могу судить, как у выходцев с Востока.
— И я не могу. А предполагать опасно.
— Верно, бригадир. Вы сами не раз говорили, что предполагать — значит думать как рыба [6] .
— Да, я так говорил, и рад, что ты это помнишь. Тем не менее, в данном конкретном случае мы можем в порядке рабочей гипотезы принять, что она знает о деле больше, чем говорит нам.
— Всецело разделяю это мнение, — отозвалась Паланисс. — Итак, каким же будет следующий шаг?
— Давай кое о чем подумаем.
6
В Северо-Западном наречии слово «предполагать» на слух не слишком отличается от слова «рыба», за которым следует слово «думать» — С.Б.
— О, думать я всегда готова.
— Прекрасно.
— Но…
— Да?
— О чем именно нам следует подумать?
— Ага, ты спрашиваешь, о чем?
— Да, и более того, если надо, готова спросить еще раз.
— Что ж, я хотел бы подумать вот о чем: если наше предположение верно, и восточница взяла артефакт из апартаментов Датаани…
— Да, если?
— То что она с ним могла сделать?
— О да. Вынуждена заметить, бригадир, это хороший вопрос, над таким не стыдно подумать.
— Рад, что ты так считаешь, Паланисс.
— Значит, начинаю думать.
— И я тоже.
Спустя несколько минут размышлений в тишине Кааврен проговорил:
— Возможно, она спрятала его у себя в доме.
— Да, это возможно.
— Или отдала кому-то еще.
— А продать она ее не могла?
Кааврен нахмурился.
— Статуэтка, конечно, из цельного серебра и стоить может немало, но…
— Да?
— Что-то подсказывает мне, что по каким бы причинам она ее ни забрала, дело тут не в деньгах.
— Я слишком хорошо вас знаю, бригадир, чтобы не доверять вашим предчувствиям.
— Итак, кому она могла ее отдать?
— У нее есть сын, бригадир.
— Сын, значит? Что ж, это конечно возможно.
— И разумеется, нам не следует забывать ее бывшего супруга, графа Сурке.
— Более того, Паланисс, именно к нему вновь и вновь возвращаются мои мысли.
— Думаете, она отдала статуэтку ему?
— Не вижу ничего невозможного.
Драконледи кивнула.
— Пожалуй, это даже не просто возможность, это уже вполне похоже на правду.
— Но если это так, ты понимаешь, в каком мы положении?
— Не уверена, что понимаю, что бригадир имеет честь сообщить мне.
— Мы ведь ищем серебряную тиассу, так?
— Именно.
— Но если ей владеет граф Сурке, нам это ничего не дает, потому что его нам никак не отыскать.
— О, это верно. Значит, расследование мало что нам дало.
— Таково и мое суждение, Паланисс. Тем не менее, я, возможно, начинаю видеть начало узора.
— Узора? Можете его описать?
— Пока нет. — Кааврен нахмурился. — Мне надо подумать.
— Укажу, на случай, если вы вдруг забыли, что за графом Сурке охотятся джареги.
Кааврен покачал головой.
— Это не джареги. Здесь нет ни направления, ни цели. Здесь просто события, за которыми нет единой направляющей их воли, они просто происходят. Много фрагментов, много целей, много следов. Иными словами, мы видим итог столкновения интересов, а не последствия единого плана.